Я уважаю любого, кто готов пойти на смерть за свои убеждения. И не важно, где она застанет такого человека — в концентрационном лагере или на фронте. Конечно, природе людей противоречит стремление к самоуничтожению, однако порой у каждого настоящего мужчины может наступить такой момент, когда ради собственных убеждений ему придется пожертвовать жизнью.
Я проспал свыше десяти часов и проснулся бодрым и свежим. Само собой, мои мысли вернулись к событиям предыдущих двух дней.
Моим первым чувством была безмерная злоба по отношению к тем, кто в трудный для Германии час нанес удар в спину сражающемуся немецкому народу. Однако при дальнейшем размышлении я пришел к выводу, что у этих людей мотивы действий все же были честными. Мне вспомнились разговоры, которые мы открыто вели с господами из военного министерства. Во время их многие из офицеров прямо заявляли, что не являются сторонниками Гитлера и не разделяют идеи национал-социализма. Но все они были честными немцами, стремившимися сделать все возможное в интересах своей страны.
Эти люди были едины в своем отрицании Адольфа Гитлера как главы государства, но никак не в том, что может последовать вслед за устранением Гитлера. В любом случае они не признавали безвыходности сложившегося положения на фронтах, и их целью не являлось скорейшее заключение мира любой ценой. Одна часть, к которой принадлежал и Штауффенберг, хотела попытаться заключить сепаратный мир с Россией, а другая — с западными «союзниками». Однако, по мнению англичан, которое было высказано по радио еще 20 июля, ни один из этих подходов не был серьезно подготовлен. Как подчеркивалось англичанами, которые, видимо, считали, что Гитлер мертв, новое германское правительство должно подписать мирный договор одновременно и с Востоком, и с Западом на условиях безоговорочной капитуляции, выдвинутых на конференции в Касабланке. Интересно, на какие дальнейшие шаги решились бы эти господа в подобной ситуации? Как смогли бы они найти единство в столь разных подходах, когда одни тяготели к Востоку, а другие к Западу?
Лично мной тогда владело опасение, что в случае удачного покушения и путча это привело бы к открытию перед русской армией возможности захватить всю Западную Европу и подчинить ее советскому влиянию.
Известие о самоубийстве полковника барона Фрейтаг фон Лорингофена буквально потрясло меня. Этот человек чести, без сомнения, действовал исходя из своих убеждений. О его русских корнях мне было известно, и в нем, видимо, все еще жили представления о возможности великого альянса между Германией и Россией. Однако подобные взгляды, пришедшие из далекого прошлого, нельзя было просто переносить на реалии настоящего. Поступок Йорка, заключившего Таурогенскую конвенцию
[215], мог быть оправдан только последующей победой прусского оружия.
Для меня же неудавшееся покушение на Гитлера и те тяжелые для Германии дни обернулись расширением круга моих задач — мне подчинили прежний второй отдел бывшего ведомства абвера, занимавшегося вопросами внешней разведки, который с марта вошел в состав группы Военного управления РСХА, отвечавшей за организацию саботажа и диверсионных операций. Поскольку я точно знал границы своих возможностей, то сразу же установил хорошие личные отношения с бывшим начальником отдела майором Генерального штаба Науманном. Он решал все текущие вопросы, а себе я оставил только наиболее важные.
Вся работа разведывательно-диверсионных групп абвера на фронтах к тому времени свелась практически к обыкновенной рутине. Однако сначала я решил ничего не менять. Гораздо важнее и интереснее явился тот факт, что личный состав дивизии «Бранденбург» по большей части изъявил желание проходить дальнейшую службу в моих частях особого назначения. Это были активные люди, которые не чувствовали себя комфортно в тех условиях, когда дивизию стали все чаще применять на фронте как обычное войсковое соединение. Они по-прежнему хотели участвовать в специальных операциях.
Результатом моих переговоров со штабом дивизии в Берлине и Генеральным штабом вермахта явился приказ, который имел большое значение для расширения возможностей в проведении моих спецопераций в будущем. Мой егерский батальон по приказу Йодля причислили к составу истребительных частей СС. В них должно было насчитываться шесть отдельных батальонов, в которые, в свою очередь, перевели тысячу восемьсот солдат и офицеров дивизии «Бранденбург» по их желанию.
Все это происходило летом и осенью 1944 года как раз в то время, когда мы и провели те акции, о которых я уже рассказывал несколько ранее. Совместная специальная операция боевых пловцов ВМС и моих прикомандированных к ним людей в свое время наделала много шума. Руководил ею гауптман Хелмер, офицер бывшего отдела абвер-2, находившегося в моем непосредственном подчинении.
Английские войска армии вторжения на континент под командованием фельдмаршала Монтгомери
[216] создали возле голландского города Неймеген опасный плацдарм на реке Ваал — основном рукаве Рейна в его дельте в Нидерландах. К сожалению, они захватили и неповрежденный мост, по которому в огромном количестве беспрепятственно шло все снабжение. Удары наших пикирующих бомбардировщиков вследствие сильной противовоздушной обороны противника никаких результатов не дали.
В такой обстановке родилась идея атаковать объект при помощи боевых пловцов, чтобы хотя бы на время облегчить положение наших войск. Для таких целей еще раньше наши ученые разработали специальное взрывчатое вещество, применявшееся под водой и из которого были сделаны так называемые мины-торпеды. Эти снаряды действительно имели форму торпеды, правда вдвое меньшего размера, и держались в воде с помощью наполненных воздухом баков, что позволяло легко их транспортировать. Две такие мины, заложенные под опору моста, при взрыве легко разрушали всю конструкцию.
Плацдарм по обе стороны моста занимал полосу примерно в семь километров. Левый же берег реки Ваал был полностью захвачен англичанами. И вот однажды ночью гауптман Хелмер в одиночку проделал разведывательный заплыв. Ласты на ногах позволяли ему двигаться достаточно быстро и бесшумно, а его светлое лицо скрывала мелкая сетка, которая тем не менее давала хороший обзор. Он осторожно подплыл к мосту, обследовал его опоры и отыскал подходящую для того, чтобы в ходе самой операции не тратить на это время — дорога была каждая секунда.
Между тем на мосту грохотали танки «Черчилль»
[217], направляясь к линии фронта. Это обстоятельство играло нам на руку — шум моторов и лязг гусениц заглушили бы любой подозрительный звук, который мог возникнуть на воде в ходе операции, хотя часовые на мосту и так не обращали особого внимания на реку.