«Что бы это могло значить?» — подумал я и, не выдержав, направился к телефону, чтобы вызвать свою канцелярию.
Оказалось, что меня разыскивают уже битых два часа.
— Шеф, вас вызывают в главную ставку фюрера! — послышался в трубке взволнованный голос моей секретарши. — На взлетном поле аэродрома Темпельхоф
[97] в семнадцать часов вас ждет самолет!
Теперь причина охватившего меня волнения была понятна — не каждый день обыкновенного солдата вызывали к самому фюреру, в главной ставке которого я до этого еще не был.
— Скажите Радлу, чтобы срочно отправлялся ко мне на квартиру, взял форму, туалетные принадлежности и ехал на аэродром. И пусть все хорошенько проверит, — поборов внутреннее волнение, постарался как можно спокойнее сказать я. — А вы не в курсе, в чем дело?
— Нет! Нам ничего не известно. Радл немедленно выезжает! Я передам ему, чтобы он ничего не забыл!
Я быстро попрощался со своим венским знакомым, который тоже пришел в сильное волнение от известия, что меня вызывают в главную ставку фюрера.
— Ни пуха ни пера! — только и произнес он.
Проезжая по берлинским улицам по пути на аэродром, я не переставал ломать голову над причиной такого вызова, продумывая все варианты.
«Неужели речь пойдет об операции «Франц»? — думал я. — Нет, это вряд ли. Может быть, его интересует операция «Ульм»? А вот это весьма вероятно, хотя трудно представить, чтобы по этому поводу меня вызывали в главную ставку фюрера. Что ж, остается только ждать».
На аэродроме меня уже поджидал мой начальник штаба со свертком и папкой в руках. Пока я быстро переодевался, Карл Радл сообщил, что слышал по радио о том, что в Италии произошла смена правительства, но связать это событие с причиной моего срочного вызова нам и в голову не пришло. Закончив с переодеванием, мы направились к летному полю, где уже стоял «Юнкере Ю-52»
[98], удивляясь тому комфорту, которым меня окружили. Шутка ли, предоставить такой большой самолет всего одному пассажиру! Я уже стоял на ступеньке лестницы, как ни с того ни с сего меня что-то развернуло.
— Находитесь постоянно на связи! — крикнул я Радлу. — Как только что-либо узнаю — сразу перезвоню. И приведите обе роты в состояние полной боевой готовности! Береженого Бог бережет!
С этими словами я махнул рукой на прощание, и вскоре самолет стал выруливать на взлетную полосу. Пока «Юнкере», набирая высоту, кружился над Берлином, я вернулся к своим нелегким мыслям: «Что меня ожидает в главной ставке? С кем мне предстоит там встретиться? Что за тайна, покрытая мраком?»
Наконец мне надоело ломать голову над вопросами, на которые все равно не было ответа, и я решил осмотреться. Все двенадцать кресел позади меня оказались пустыми, зато прямо передо мной обнаружился небольшой шкафчик с крепкими напитками. Набравшись смелости, которой мне было не занимать, я испросил пилотов через дверь разрешение воспользоваться этим баром. Две рюмки хорошего коньяка быстро успокоили нервы. Теперь можно было сосредоточиться на созерцании местности, проплывавшей под фюзеляжем самолета.
Мы как раз пролетали над Одером, и раскинувшиеся внизу зеленые леса и поля Ноймарка весело приветствовали меня, отвлекая от мыслей о предстоящей встрече и о том, что мне ничего не известно о главной ставке фюрера, место нахождения которой хранилось от простых смертных в строжайшем секрете. До нас доходили только слухи, что она называется «Вольфсшанце»
[99] и располагается где-то в Восточной Пруссии. Вытащив из полевой сумки аккуратно сложенную карту, я мысленно похвалил Радла за то, что он действительно ничего не забыл. Полет длился уже полтора часа, и тут справа внизу показался Шнайдемюль
[100]. Самолет, держа курс на северо-восток, прошел над городом на высоте примерно в тысячу метров, откуда забавно смотрелись солнечные зайчики, отражавшиеся от оконных стекол и игравшие на водной глади небольшой речки.
Я ненадолго заглянул в кабину пилотов, и они указали мне на показавшееся вдали море, а под нами, словно игрушечная, лежала железнодорожная развязка дорог Варшава— Данциг и Инстербург — Позен
[101].
«Какая шикарная цель для налета с воздуха», — невольно подумал я и тут же с досадой поймал себя на том, что даже во время столь интересного и спокойного полета в отличную погоду мне никак не удавалось избавиться от мыслей о войне.
Солнце уже стало садиться за горизонт, и мы начали снижаться, опустившись на высоту триста метров. Изменился и ландшафт — местность, испещренная множеством мелких водоемов, стала совсем ровной, а листва на деревьях в лесах приобрела светло-зеленый оттенок.
«Похоже на березы», — мелькнула мысль в моей голове.
Позади нас осталось уже около пятисот километров, а впереди вновь показался лабиринт из мелких водоемов, которые подмигивали нам своими голубыми глазами. Между тем солнце уже почти полностью спряталось за горизонт, и свет от него становился все бледнее. Беглого взгляда на карту было достаточно, чтобы понять, что мы летели над Мазурским поозерьем
[102].
«Не здесь ли старый Гинденбург
[103] дал генеральное сражение русским? — подумал я. — Какое счастье, что сегодня наш Восточный фронт проходит под Смоленском, откуда далеко до Восточной Пруссии и многие сотни километров до границ Германии».
Тут «Юнкере» послушно спланировал еще ниже, и на краю озера возле Лётцена
[104] стал видим небольшой аэродром. Большая металлическая птица уверенно и спокойно коснулась земли и покатилась по посадочной полосе. Весь полет продлился не более трех часов. У барака командно-диспетчерского пункта меня уже поджидал внушительных размеров «Мерседес» с открытым верхом.