Происходившему на плацдарме возле Шведта рейхсмаршал Геринг уделял особое внимание, ведь его представительское имение в Каринхалле находилось немного западнее. Ежедневно в два часа ночи оттуда поступал последний звонок по уточнению обстановки. Однажды по его поручению меня даже спросили, нет ли у меня каких-нибудь пожеланий. Тогда я ответил, что неплохо было бы получить подкрепление.
Уже на следующий день к нам прибыл недавно переоснащенный батальон из дивизии «Герман Геринг»
[290], сплошь состоявший из молодых и крепких парней. Командовал батальоном награжденный Рыцарским крестом с дубовыми листьями майор, который сразу же попросил выделить ему самостоятельный участок фронта. Когда же я поинтересовался насчет его фронтового опыта в качестве пехотного офицера, то выяснилось, что до недавнего времени он являлся летчиком-истребителем. Оказалось также, что большинство его солдат в пехоте никогда ранее не служило. Поэтому использовать батальон так, как хотел его командир, с моей стороны было бы преступлением. Несмотря на протесты майора, я разделил батальон на небольшие группы, которые придал своим лучшим частям в качестве усиления. Когда через две недели батальон снова отозвали, то этот летный офицер был мне благодарен — его солдаты не понесли больших потерь и за короткий срок приобрели практический опыт. В результате батальон превратился во вполне пригодное для фронта воинское подразделение.
Буквально с каждым днем бои становились все ожесточеннее и ожесточеннее — русские продолжали атаковать нас в одних и тех же местах. К тому же промозглая влажная и холодная погода предъявляла серьезные требования к физическим возможностям солдат оказывать сопротивление. Тем не менее, несмотря на то что мы пополнили свои подразделения людьми, отбившимися от своих частей и буквально скитавшимися по полям и лесам, за все время, к моему удивлению, было отмечено не более семи случаев дезертирства. Думается, не стоит говорить, что такие солдаты были отданы под дивизионный военно-полевой суд. Насколько я помню, четверых из них приговорили к смертной казни, и после утверждения корпусом приговор был приведен в исполнение. Не наблюдалось также и ослабления воинской дисциплины. Наоборот, по мнению бывалых командиров, подразделения сражались настолько хорошо, что складывалось впечатление, будто бой вела дивизия, спаянная многомесячным пребыванием на фронте.
В парках Шведта были заложены кладбища для погибших героев. И хотя по сравнению с другими участками фронта наши потери являлись относительно небольшими, ряды могил множились и множились, что меня сильно удручало. В этой связи нельзя не сказать еще об одном моменте, характеризовавшем сплоченность личного состава моей дивизии, — на территории, занятой противником, или на нейтральной полосе не остался лежать ни один павший солдат. По ночам боевые группы притаскивали мертвых боевых товарищей в свое расположение, и их хоронили со всеми воинскими почестями. Поэтому мне горько осознавать, что, насколько мне известно, сегодня в Шведте солдатские захоронения в парках сровняли с землей.
Однажды к нам в пополнение прибыла казачья рота под командованием русского полковника С., которая провела несколько смелых ночных рейдов. Затем мне переподчинили румынский полк, и румыны сражались не хуже своих немецких товарищей по оружию. В рядах же батальонов истребительных частей СС дрались норвежцы, датчане, голландцы, бельгийцы и французы. Поэтому можно сказать, что под Шведтом действовала настоящая европейская дивизия, олицетворявшая собой объединенную Европу. Хотя не стоит исключать, что для подлинного достижения этой грядущей цели у большинства солдат, возможно, не хватало чувства локтя, появляющегося в совместных боях. В любом случае мы это единство испытали на себе, и, несмотря на суровость тех дней, оно продолжает жить в наших воспоминаниях и до сих пор вызывает светлые и теплые чувства.
Как-то раз случился большой аврал — в сумерках русским большими силами удалось прорвать главную линию нашей обороны и вклиниться в нее вдоль дороги на Кенигсберг. Через несколько же часов они захватили населенный пункт Грабов и оказались буквально в трех километрах от Одера. Наши солдаты на внутренней линии обороны были готовы к отражению атаки. Собрав в кулак последние резервы, штурмовую роту и подразделения саперного батальона, я перешел в контратаку, но она была отбита. Удалась только третья попытка с фланга, и мы подошли вплотную к Грабову. Завязался ожесточенный бой буквально за каждый дом. В тумане путь нам освещали горящие избы и танки, но продвижение вперед осуществлялось очень медленно — русские оказывали отчаянное сопротивление возле каждого забора и живой изгороди. Было уже совсем темно, когда нам удалось полностью восстановить положение и занять наши старые главные оборонительные позиции.
Работы у санитаров заметно прибавилось, а у полуразрушенной часовни мы сложили наших павших солдат, среди которых находилось не меньше четырех моих боевых товарищей по Гран-Сассо. Мне ничего другого не оставалось, как молча пожать руку обер-лейтенанту Швердту, которому они были наиболее близки.
Когда мы спустились в отвоеванный подвал, служивший командным пунктом парашютно-десантного батальона, то, к величайшему моему удивлению, оказалось, что телефонная связь все еще работала. Я немедленно связался с командным пунктом своей дивизии, чтобы сообщить об успешном завершении атаки, и тогда мне доложили, что меня на протяжении нескольких часов ожидает рейхсмаршал Герман Геринг.
— Сейчас буду, — ответил я и бросил трубку.
Я нашел рейхсмаршала на казарменном дворе восседавшим в своей машине с открытым верхом в окружении солдат. Мне бросилось в глаза, что на его серой форменной одежде не было видно ни одной награды. После моего доклада об обстановке он во что бы то ни стало захотел проехаться по плацдарму. Я согласился, однако его окружение явно не пришло от этого в восторг, а какой-то генерал шепнул мне на ухо:
— Под вашу ответственность.
В ответ я только пожал плечами, радуясь про себя первому посещению моего плацдарма столь высокопоставленным лицом.
Проехав Нидеркрениг, я дал знак обеим машинам остановиться — здесь дорога противником могла просматриваться, и мне не хотелось рисковать, подвергая рейхсмаршала опасности обстрела со стороны русской артиллерии. Мы спешились и дальше к горящему селу стали красться друг за другом по придорожной канаве, не раз ложась рядышком на вспаханное поле, когда снаряд с той стороны ударял слишком близко.
Еще издали мы увидели на дороге горящий русский танк, а потом подошли к расчету 88-мм зенитного орудия люфтваффе.
— Да, ребята, ловко это у вас получилось, — проговорил Геринг, указывая рукой на танк.
Он пожал каждому зенитчику руку, а затем выдал расчету шнапс и сигареты. В нескольких сотнях метров на огневых позициях стояла противотанковая пушка. Орудийный расчет из истребительной части СС «Центр», завидев рейхсмаршала, застыл по стойке «смирно».