Предвестники викингов. Северная Европа в I-VIII веках - читать онлайн книгу. Автор: Александр Хлевов cтр.№ 73

Несомненна высокая роль, которая отводилась нанесенным на оружие руническим надписям или отдельным знакам. Этим символам придавалось значение, далеко выходящее за рамки обычной информационной трансляции. При этом явственно ощутимо четкое различие между двумя эпохами рунической письменности. В эпоху викингов, когда руническая эпиграфика вплотную приблизилась к состоянию рафинированного алфавитного письма, а всякое сверхъестественное содержание рун стало рассматриваться как безусловно второстепенное, окончательно изменился и характер надписей. Наряду с возникающей на самом излете активного бытования рун формулой типичного христианского молитвенного призыва, органично замещающего языческое обращение к асам, большинство надписей на оружии в эпоху викингов тяготеет к чрезвычайно устойчивой формуле: «Имярек сделал меня. Некто владеет мною» с незначительными вариациями. Иногда данная надпись редуцируется, остается только имя владельца. В одном случае можно предположить, что владелец и лицо, вырезавшее руны (разумеется, и изготовитель оружия), являются разными людьми. Однако результирующая формула отличается удивительной устойчивостью. Более того, она фактически, в несколько сокращенной форме, воспроизводит ядро формулы, характерной для наиболее массового типа памятников младшерунической эпиграфики — рунических камней. Для них также весьма характерно указание, по меньшей мере, двух действующих лиц — автора изображения и заказчика либо заказчика и поминаемого посредством установки камня человека. Редукция формулы и ее предельный лаконизм диктовались характером предмета-носителя надписи, не оставлявшего такого простора, как поверхность камня. Тем не менее сложение весьма формализованного и чрезвычайно устойчивого речевого блока свидетельствует об окончательной фиксации в сознании не только традиции начертания рунических надписей, но и стереотипных формулировок, в рамках которых преимущественно и мыслилась, и реализовывалась руническая письменность. Учитывая весьма значительные изменения, происходившие с футарком в течение второй половины I — начала II тыс. н. э., мы приходим к выводу, что отраженные в эпиграфике стереотипы мышления оказывались гораздо более устойчивыми, нежели традиционный рунический алфавит.

При этом в подавляющем большинстве случаев надписи сугубо утилитарны, ибо сочетают в себе свойства марки изготовителя и клейма собственника. Это служит отражением главной и основной тенденции, являющейся проекцией тенденции общерунической и заключенной в неуклонной десакрализации рунической письменности, уменьшении роли магических, ритуальных и посвятительных надписей и возрастании роли надписей профанного, бытового содержания. Наметившись еще в эпоху старших рун, в рамках переходного периода в континентальной Европе и на островах, эта тенденция приводит к полному торжеству профанных надписей в младшерунический период.

Что же касается старшерунических надписей на оружии, то они демонстрируют гораздо меньшую формализацию. Собственно, типология надписей не слишком разнообразна. Следует выделить пять основных категории:

1. Собственное имя оружия, чаще всего являющееся однословным или составным эпитетом, то есть хейти или кеннингом;

2. Указание имени владельца оружия;

3. Указание на лицо, вырезавшее руны, — эриля;

4. Магическое заклинание или его аббревиатура;

5. Непосредственное посвящение оружия асу в расчете на помощь.

Чрезвычайная трудность прочтения и тем более интерпретации некоторых надписей должна удержать нас от безапелляционных выводов. Однако отметим, что, как правило, эти типы не пересекаются, то есть предмет несет обычно достаточно краткую надпись, лежащую в пределах одного из указанных семантических полей. Очевидна чрезвычайная значимость именно магической составляющей рунических символов. При неустойчивости орфографии, общей для старшерунических памятников, прослеживается удивительно упорное и настойчивое стремление пометить оружие с использованием чрезвычайно экспрессивных эпитетов, совершенно недвусмысленно подчеркивающих агрессивный и активный либо, реже, оборонительный характер предмета вооружения. «Стремящийся к цели», «Яростный», «Проникающий» — трудно представить более подходящие имена для копий или мечей. Справедливо высказывание Л. А. Новотны, указывавшего на то, что надписи на оружии — это прежде всего язык воинов и племенной знати, предназначенный для варварски возвышенной поэтической передачи ощущения борьбы, крови, ран, оружия, трупов, охоты и т. д. Это само по себе блестящее и яркое отражение неспокойного мира сокрушителей Империи воссоздает лихорадочную и воинственную атмосферу эпохи, когда каждый воин находился в состоянии перманентной борьбы за свое существование и за победу, эпохи, известной нам по эпосу и кровавому оттенку золотых украшений.

Несомненна персональная связь между оружием и его владельцем. Одно не существует без другого, и наоборот. В этих надписях запечатлелась надежда на помощь в решающем броске и удачном ударе, надежда на то, что вовремя подставленный щит выдержит и не подведет. Метательное копье, ангон, являлся весьма важным элементом экипировки и вместе с тем порой выступал как главный действующий персонаж поединка. Первый всесокрушающий бросок мог привести к безоговорочной победе еще до рукопашной схватки. Поэтому ему уделялось особое внимание. В то же время неудачный бросок ставил под угрозу дальнейший исход поединка. Именно в силу этого столь лаконично-яркими порой бывают надписи на наконечниках копий, выступающих как своеобразный символ эпохи.

Воин любил свое оружие, доверял ему, называл его ярким и звучным именем, ожидая помощи в бою, вероятно, прежде всего, от самого оружия, а уже во вторую очередь — от ответственного за воинский успех божества. Несомненна определенная, более или менее явно выраженная, персонификация предмета вооружения, наделение его определенными чертами одушевленного существа, органично вписывавшееся в стереотипы языческого мышления и продолжавшее пережиточно-тотемистическую традицию зооморфа в украшении шлемов. В этом контексте непосредственным продолжением этой традиции одушевления выступает рыцарский обычай давать имена собственные мечам, копьям и другим предметам вооружения. Он, как и многие другие черты классического европейского рыцарства, уходит своими корнями именно в германскую традицию языческого периода (37). «Ожившие» меч или копье продолжали свой путь и в иной мир — с хозяином, в качестве погребального инвентаря, либо самостоятельно, как большинство находок из болот Северной Европы. И в самом деле, при анализе надписей на оружии сразу же возникает ощущение, что копье, получив собственное имя, действительно обретало вместе с ним и свою неповторимую судьбу, которая была не менее славной и, пожалуй, с точки зрения археолога, гораздо более продолжительной, чем судьба самого его владельца. Так, ковельское копье (139) настолько дистанцировалось уже в нашем сознании от своего хозяина, что перипетии его судьбы — не только новейшей, но и раннесредневековой — воспринимаются действительно как приключения самого копья и только во вторую очередь — как приключения неведомого готского воина.

При анализе текстов рунических надписей на оружии возникает соблазн истолковать некоторые из характерных эпитетов как хейти асов, в частности самого Одина. Известно, что письменные источники дают нам чрезвычайно многообразную палитру хейти Одина, насчитывающую многие десятки имен, к тому же наверняка существовали и другие. Отвергать такую возможность нельзя. К тому же именно Одину принадлежит один из немногочисленных эддических «именных» предметов вооружения — копье Гунгнир (64; 62). Впрочем, ни один из известных нам текстов не упоминает о рунах, нанесенных на копье, однако это, разумеется, ни о чем не говорит. Вся история с обретением Одином тайного знания рун тесно завязана на этот тип вооружения — именно копьем пронзил себя мудрейший из асов, принеся себя в жертву самому себе. Устойчивая ось Один — копье — руны, о которой напоминает обилие типических надписей на наконечниках пик и дротиков, заставляет более внимательно отнестись именно к этому — основному и древнейшему — виду оружия.