Рымба - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бушковский cтр.№ 20

Вынесли на двор, вся деревня уже там стоит, молчит.

Мужики с гробом с улицы свернули, к пристани направились. Остальной люд деревенский по окольной дороге из деревни потопал на церковный мыс, сквозь еловый лес.

Поставили мужики гроб в рыбацкую лодку, сами на весла сели. Положено так – рыбака в последний путь по воде да в лодочке свезти.

Пока через губу-гавань деревенскую к храму гребли, народ уже дотопал, на берегу встречает.

Из лодки в церковь гроб перенесли, “со святыми упокой” батюшка отпел. Саваном накрыл Матвея, крестообразно землицей посыпал. Все по горсточке песка в могилу бросили, закопали Матти, крест на холмике поставили. Дед Лембоев щепоть землицы Мирье за шиворот кинул. Это чтоб поменьше тосковала она. И отправились обратно, к Мирье в избу, на поминки. Руки умыли, об печь погрели. Расселись за столы.

Налили отцу Моисею чашку бражки, поднесла вдова.

– Вот что я скажу вам, братцы, – начал тот, – можете верить мне, можете не верить. Дело ваше. Только нет для Бога мертвых, все живые. Мы вот Матвея закопали, а душа его сейчас где? Меж землей и небом. Мешают черти Матвеевой душе на небо взобраться. Потому что дал нам Бог свои дары – жизнь и свободу. Всем дал: и людям, и ангелам. А бесы – это ангелы упавшие, по своей воле зло избравшие. И для того жизнь и свобода нам дана, чтоб жили мы, не тужили б мы да не грешили бы. Коли с Господом в сердце живешь, чертям не служишь по свободной воле, то и воины ангельские в обиду твою душу не дадут, в рай проведут…

– А что за рай у тебя, отче? – спросил племянник Матти из-за дальнего стола. Он уж с утра дядьку брагой поминал. – Мы не знаем. У нас олени да тюлени на том свете, и даст нам Укко стрел и се́тей, чтоб их убить и изловить!

– Ты, Савватей, может, и будешь с лешими по чащобам продираться да с водяными среди волн барахтаться, а Мирье что прикажешь делать?

– Она Матвея встретит на полях Туонелы…

– Нет, сынок, не встретит. Потому как Матти во Христа верил, во славу Его тут жил, милостыню раздавал. И венец у них с женой один. В лучах любви Его греться да купаться. Вот ты, Савватеюшко, парень молодой, я слыхал, жениться собираешься. А невеста твоя, Марфа, еще моложе. Умна, весела, а уж красива да стройна куда как. Слава Богу, и мать с отцом у тебя живы, и братья-сестры у тебя есть. Все тебя любят, и ты любишь всех, и нет худа в той любви. Так вот представь себе, что рай – это не только кущи с яблоками или олени с тюленями, хотя и они не помеха, а вот такая вот любовь к тебе Божия вечная. Словно солнышко весеннее, только ярче и теплее, ласковее многажды. Трудно это представить, парень, в это поверить надо, да не каждому удается. Эх, да чего там! Молиться нам надо, ребята, чтоб добрался Матвей до Царствия Небесного!

Спустя девять дней встретил отец Моисей в Шуйской слободе купца Ивана Аверкиева, бывшего своего сослуживца, и тихонечко колечко предложил. По сходной цене. Тот обрадовался, купил не торгуясь. Кинулся к воеводе, мол, нашел я, вашбродь, княжеское колечко! Прошу светлейшему князю доложить, мол, купец Аверкиев Ванька, бывший государев пушкарь, нырял-нырял с причала да и нашел.

Воевода Ваньке сначала денег посулил, потом припугнул немного да и сторговал у того колечко. На то и купец Ванька, колечко продал воеводе втрое дороже, чем купил у отца Моисея, своего боевого товарища. Отправил воевода колечко в столицу с посыльным, в письме-докладе подробно изложил, какие меры принял для его поисков. Получил с тем же посыльным устную благодарность от светлейшего князя Меншикова, повеление и дальше служить с усердием и рвением плюс рубль на водку.

Отец Моисей же подушную за Рымбу уплатил, как обещал, Мирье и Николе остатки денег вернул. Мирья хоть на зиму запаслась, а Никола на церковь пожертвовал.

Ну а в том, что колечко в рыбьем брюхе обнаружилось, ничего особо удивительного и нет. Налимья тропа вдоль всего нашего берега по дну проходит, мимо заводских причалов, между Рымбой-островом и матерым берегом. Этой тропой налим зимой в Шуйскую речку на нерест ползет, а весной обратно скатывается. Наши мужики, не будь дураки, круглый год на его дороге сети держат. Так что этот случай и рыбацкой удачей можно объяснить, и Божьим промыслом…»

* * *

Утро, как от Волдыря известно, вечера удалее.

Вечером они со Сливой истопили в бане печь и, пока дрова горели, осилили водку, что взяли у Любы. Пили при свете керосинки, сидя на лавке возле печи и закусывая остатками хлеба с салом. Сливе разговаривать и даже думать ни о чем не хотелось, а Волдырь, хоть и мечтал потрепаться, не навязывался. «Ну, будь здоров», – говорил он перед тем, как опрокинуть стопку. «И тебе не хворать, Николаич», – кивал в ответ Слива и снова замолкал, глядя на огонь в щелочку над дверцей и вытирая глаза рукавом тельняшки.

Грелись, слушали треск поленьев и тишину за окнами над Рымбой. Водка кончилась, дрова сгорели, и Волдырь, не солоно болтавши, закрыл трубу задвижкой и уковылял в избу. Слива остался в бане, возле печи.

Банная печь – Волдырева гордость. Топится «по-серому», огонь камни облизывает, греет их, накаляет, а сажи и пепла в парилку не кидает: так она хитро устроена. А главное, раз протопишь и три дня тепло. Хоть и мутно было у Сливы на душе, а спалось легко, без сновидений. Фуфаечку под голову как подушку, а портянки с сапогами на просушку.

Проснулись утром одновременно – Волдырь в избе на лавке, а Слива в бане на полке. Вышли на рассветный холодок, поздоровались. Волдырь закурил, Слива на коленях лицо с мостков умыл, что-то на воду шептал.

Тихо над Рымбой, пасмурно, туман над водой клочьями. Еловые вершины на мысу как в дыму, церковной маковки и неба над ними и вовсе не видать. Слива огляделся: осенней соломой желтеет тростник, озеро тусклой сталью отсвечивает и чернеет полоской лес за полем, как кайма на подоле.

– Пойдем-ка чаю попьем, – позвал Волдырь, – сейчас туман растащит, двинем с Митей на похожку. Если силы есть, можешь с нами.