Научный баттл или Битва престолов. Как гуманитарии и математики не поделили мир - читать онлайн книгу. Автор: Анника Брокшмидт cтр.№ 18

Однако ученый пребывал в состоянии вражды не все время. Он также умел облекать уничтожающие суждения в форму вдохновенных цитат. Среди служб Google есть в том числе и Академия (англ. Scholar), которая осуществляет поиск по опубликованным научным статьям. На главной странице, рядом со строкой поиска помещена фраза «На плечах гигантов». Происхождение ее не вполне ясно, что не мешает и физикам, и лирикам использовать ее каждый раз, когда нужно подчеркнуть уважительное отношение к ушедшим поколениям исследователей. То есть мы видим так далеко, так отодвинули горизонты нашего познания только потому, что стоим на плечах гигантов — ученых прошлого. Скромность была Ньютону совсем не свойственна, и кажется удивительным, что он столь сдержанно высказывался о собственных успехах и значении. В чем же тут дело?

Все становится на свои места, если разобраться в обстоятельствах появления этой фразы. Ее не найти ни в его книгах, ни в его статьях. Она встречается в письме Ньютона Роберту Гуку. С ним он как раз повздорил за пару лет до этого о природе света. Обоих исследователей можно назвать выдающимися, но мнения их разошлись. Однако Ньютон знал, что Гук считал себя самого двигателем прогресса в науке и, таким образом, одним из научных гигантов. Впрочем, Гук был также известен своим малым ростом. И вполне вероятно, что в отрыве от контекста этой короткой фразе в конечном итоге стали придавать слишком большое значение, тогда как нельзя исключать, что упоминание о гигантах было боковым ударом в челюсть бедного Гука. Цитату используют до сих пор, чтобы подчеркнуть дух преемственности в науке. Между тем Ньютона, вероятно, можно поздравить с тем, что ему удалось ловко увернуться от осуждения потомков, хотя он подло высмеял физическую особенность оппонента. 10 баллов из 10 за гнусное ехидство, мистер Ньютон!

Но и сегодня результаты исследований могут вызывать насмешки. Многие, правда, умеют использовать критику себе во благо, но все же порой она несправедлива, поскольку мешает развивать полезные идеи. Альфред Вегенер был не первым, кто заметил, что Африку и Бразилию можно соединить как две детали одного пазла. Однако именно он в 1911 году выдвинул новое предположение о том, что некогда они были одним целым, а после медленно расходились в противоположные стороны, что могли подтвердить данные различных наук о Земле. Сегодня Вегенера считают отцом теории тектонических плит, а тогда ему пришлось согласиться с тем, что он всего лишь некомпетентный новичок, который не понимает, что говорит и делает. «Его теория — прекрасная мечта о красоте и гармонии, мечта великого поэта», — так отозвался о гипотезе Пьер-Мари Термье, стоявший тогда во главе Службы геологической картографии Франции. Тем самым Вегенера причислили к дебютантам в науке, а его теорию отнесли к области литературы.

Сходным образом развивались события в биографии химика Дана Шехтмана: в ходе исследований, которые он проводил в Университете Джонса Хопкинса в Балтиморе в начале 1980-х годов, ученый вдруг заметил структуры, напоминавшие кристаллы, но не отвечали всем привычным требованиям к ним. Этот тип структур он назвал «квазикристаллами», о чем и заявил в появившейся вскоре публикации. Однако его коллеги и не думали принимать его результаты всерьез. Его начальник счел утверждения Шехтмана такими абсурдными, что попытался выгнать его из рабочей группы, а Лайнус Полинг, лауреат Нобелевской премии, заявил, что «никаких квазикристаллов не существует» — «существуют лишь квазиученые». Ай-ай! Но в 2011 году за открытие квазикристаллов Шехтман получил Нобелевскую премию по химии.

Даже великий Альберт Эйнштейн, выдумавший величайшую формулу всех времен и грозно потрясающий ею на ринге, не прочь был поучаствовать в профессиональных склоках. После продолжительного спора с физиком Максом Абрахамом на страницах журнала «Анналы физики» (нем. Annalen der Physik) он опубликовал статью, продемонстрировавшую его способность к резким оценкам. Абрахам не раз ставил под сомнение теорию относительности Эйнштейна, которая не коррелировала с его научными убеждениями: он был приверженцем идеи эфира, служившего средой для распространения света (в 1887 году эта теория была опровергнута). И ему Эйнштейн посвятил несколько строк. Сегодня такое не стали бы публиковать, но тогда статья не встретила препятствий, и мы можем с ней ознакомиться и в наши дни. Эйнштейн рассуждал так: любой «с должной обстоятельностью может обосновать свое мнение», поэтому излишне в очередной раз отвечать на реплику оппонента, о чем он и сообщил во всеуслышание. К этому он добавил одну ремарку: «Моего читателя я хочу попросить только об одном: не расценивать мое молчание как знак согласия». Этот поступок Эйнштейна представляется нам замечательным примером того, как вежливо и элегантно можно заявить о своем категорическом несогласии с чем-либо. Те, кто вступает в горячие дискуссии в интернете, отреагировали бы сегодня совсем иначе.

Отыскать настоящий скандал на естественнонаучной почве — чтобы ученый походил на извергающийся в лаборатории вулкан, разбрызгивающий по стенам лаву, — крайне сложно. До осторожных уколов доходило нередко, но штурмовые атаки были исключением. И вот самый лучший тому пример: в 1962 году Брайану Джозефсону, которому тогда было 22 года и он все еще изучал физику в Кембридже, пришла в голову сенсационная и очень сложная теория. В университете Джозефсон был на особом счету: среди сокурсников он прославился тем, что после каждой лекции подходил к доске, чтобы указать лектору на ошибки и объяснить ему правильное решение той или иной задачи. Можно себе представить, как его любили — и студенты, и профессора. Теория Джозефсона довольно путаная и даже физикам дается с трудом. Она строится на так называемой теории БКШ. «Б» — начальная буква фамилии Джона Бардина, который к тому времени уже получил Нобелевскую премию за изобретение транзисторов и готовился получить вторую за разработку той самой теории БКШ. Нисколько не преувеличивая, его можно назвать голиафом физики твердого тела. И вот из-за угла показался Джозефсон, нелюбимый Давид с пращой наперевес, и запустил свои выкладки прямо в лицо признанному гению. И Бардин просто-напросто не мог поверить, как далеко простираются претензии молодого студента физического факультета из Англии, занимавшегося расчетами в своей студенческой келье. Джозефсон опубликовал свои идеи в профессиональном журнале, и его статья привлекла всеобщее внимание. И вот исследователи, которые смогли понять автора или во всяком случае так посчитали, стали делиться на два лагеря: на тех, кто доверял безошибочному чутью Бардина и верил в гениальность и революционность его открытия, и тех, кого убедили доводы неизвестного новичка. Расстановка противников была понятна, и все яснее становилось, что конфликт должен вскоре выплеснуться на поверхность, именно это ожидалось на 8-й Международной конференции по физике низких температур, состоявшейся в 1962 году в Лондоне. До этого события оставалось несколько месяцев, и у противников было время, чтобы оценить позиции друг друга, подготовиться к дуэли и привести в порядок боксерские перчатки… или, лучше сказать, клетки своего мозга.

И вот настал день великой битвы. Перед началом конференции двое ученых встретились в фойе. Они коротко представились друг другу, и посягнувший на авторитет Бардина стал разъяснять ему свою теорию. Бардин спокойно его выслушал, а затем сказал: «Я так не думаю», и стремительно удалился. Первая встреча вышла довольно бессмысленной, по крайней мере такой она показалась Айвару Джайеверу, нобелевскому лауреату. Организаторы мероприятия решили поставить доклады обоих оппонентов следом друг за другом. Обоим отводилось равное количество времени, чтобы представить ученой публике свои выводы.