– Как вы вышли на Фернихок? Кто вам сказал о ней?
– Я вообще-то хороший журналист! – с вызовом отрезала Уинстон.
Энджи пристально смотрела на нее. Плохие зубы. Дерганая. Легкий тремор рук. Ей вспомнились зубы Фейф Хокинг. Последствия длительного употребления метамфетамина.
Соберись, Паллорино. Используй то, что у тебя есть.
Она спросила мягче:
– А кто третья «подтвержденная» жертва, Мерри?
– Этого я вам сказать не могу. Слушайте, я нигде не назову имен Эллисон и Салли, я пообещала Эллисон, прежде чем она согласилась со мной поговорить. А я свои обещания выполняю. И уважаю свои источники.
Энджи фыркнула:
– Мерри Уинстон знакома порядочность?
Гнев стрелами вылетел из глаз молодой репортерши.
– Я знаю, что случилось с Эллисон и Салли, и мои сведения насчет третьей жертвы достоверны на сто процентов!
– Я вам не верю.
– Ну и пошла на фиг, – тихо буркнула Мерри и отпила кофе. Взгляд ее метался по залу.
– Кто ваш информатор в столичной полиции?
Уинстон коротко засмеялась.
Энджи уже поднялась, но вдруг присела обратно, застав Уинстон врасплох. Энджи приблизилась почти вплотную к испитому личику маленького эльфа, которое Хольгерсен находил интересным.
– Тот, кто сливает вам служебную информацию, имеет свою выгоду. Вы себя спросите, какая это может быть выгода и против кого направлена эта информация. Потому что, если анонимный источник задумал подсидеть руководителя столичной полиции, полетят головы, и ваш информатор, загнанный в угол, станет для вас смертельно опасен. Он – или она – забеспокоится, что вы его скомпрометируете или станете шантажировать. – Энджи перевела дыхание. – Вас используют, а когда вы перестанете быть полезны, вас просто грохнут, милочка. Проблемка вроде вас завязывается аккуратным маленьким бантиком и топится в заливе, как Фейф Хокинг.
Уинстон заморгала.
– Ладно, все. Пейте кофе. – Оставив мятую купюру на темном деревянном столе, Энджи пошла к выходу.
– Вам-то что за дело? – бросила ей вслед Уинстон.
Энджи остановилась – к этому она и подводила разговор. Медленно вернувшись к столу, она поглядела на репортершу сверху вниз:
– Что вы сказали?
– Я-то? Вы же коп, вы арестовываете людей, которые ничем не хуже вас, просто у них обстоятельства, или они подсели на наркоту, или просто выживают! Я видела, как копы на улицах делают черт-те что с несовершеннолетними, покупающими наркотики. Вы закрываете щенков за всякую фигню, а вот такое чудовище вам не по зубам – слишком заняты шлюхами и подростками, которые всего лишь хотели понравиться, а их чертовы клиенты-копы как ни в чем не бывало едут домой, к жене, или на работу…
С бьющимся сердцем Энджи подалась к Уинстон, опершись ладонями о стол. Молоденькую репортершу трясло, глаза сверкали, румянец пятнами выступил на скулах и на крыльях носа. Энджи тихо и раздельно начала:
– Я однажды разговаривала с девятилетней девочкой, которая спала с ножом под подушкой, потому что отчим иногда приходил к ней в комнату ночью и насиловал. А один раз на заправке я видела, как подъехал грузовик – окна опущены, из кабины орет «грязный» рэп, сплошь нецензурщина, – двое мужиков в майках спрыгнули на землю и пошли в магазин. А за ними бежит девчушка лет трех, со светлыми кудряшками, в грязном платьице, с куклой в руках, старается не отстать от огромных татуированных мужиков. – Энджи глядела на Мерри Уинстон в упор и видела, как повлажнели у репортерши глаза. – Ей точно было не больше трех лет, и я до сих пор думаю: ну почему ребенок должен так жить? Что она слышит изо дня в день? Что она видит? Кем она вырастет в результате? А полгода назад у меня на руках истекла кровью двухлетняя девочка, раненная собственным папашей, который насиловал ее несколько месяцев. Ее звали Тиффани. Тот же гад застрелил и моего напарника… – Голос Энджи треснул, и она кашлянула. – Ясно теперь, Уинстон? Мне не все равно. Мне настолько не все равно, что я стала офицером полиции и пошла работать в отдел борьбы с сексуальными преступлениями. Мне настолько не все равно, что я вкалываю там шесть лет, потому что у меня цель – пересажать козлов, насилующих женщин и детей. Может, у меня ни черта не получится. Может, это вообще никому не нужно. Но мне настолько не все равно, что я не сдамся, и если ты мешаешь мне ловить этого ублюдка, если ты сливаешь секретную полицейскую информацию, вынуждая маньяка изменить свой фирменный почерк, ты виновна не меньше его. И когда он убьет очередную девушку, я сделаю все, чтобы закрыть заодно и тебя. – Энджи выпрямилась и расправила плечи: – Поэтому не мешай мне делать мою работу, ясно?
– Это угроза, офицер?
– Нет, Мерри Уинстон, – тихо отозвалась Энджи, – всего лишь обещание. – Она положила перед журналисткой свою визитку: – Позвони, когда будешь готова разговаривать.
На этом Энджи повернулась и пошла к двери.
– Паллорино! – заорала ей вслед Уинстон. – Даже не думай, будто ты меня так напугала, что я сейчас все брошу!
╬
Глава 35
– Чего вам еще надо, я же все рассказал… – простонал Маркус, выходя на улицу и плотно прикрывая за собой дверь «Харбор-хауса».
«Ага, значит, на этот раз внутрь ты нас не пригласишь», – подумал Хольгерсен.
– Ты не сказал о своей судимости, Джилани.
– Я свое отсидел, моя судимость уже погашена.
– Тебя закрыли за вождение в пьяном виде, да еще с расстегнутой ширинкой, над которой трудилась какая-то малолетняя соска. Ты кончил до, во время или после того, как сбил насмерть мать двоих детей?
Странное спокойствие проступило на лице пастора. Он произнес:
– Я бы хотел, чтобы вы ушли.
– А иначе что? – поинтересовался Лео.
Маркус Джилани пожал плечами:
– Иначе вы окончательно промокнете, стоя под дождем у подъезда.
Он отвернулся и взялся за ручку двери.
– Какая у тебя машина, Джилани?
– Я пользуюсь общественным транспортом или езжу на велосипеде.
– У тебя есть автомобиль или доступ к чьей-то машине?
Джилани медленно повернулся:
– Если бы вы, детективы, как следует подготовились к разговору, вы бы знали, что я не только отсидел свой срок, но и лишился водительских прав. На новые я никогда не подавал.
– Значит, с дорог тебя убрали, но с несовершеннолетними работать оставили, – сказал Хольгерсен. – Сюда приходят ну просто то-олпы юных беспризорниц, которые, как ты сам говоришь, в случае чего в полицию не побегут. Ты можешь делать с ними все, что угодно. Доверие, говоришь? Они тебе, как отцу, доверяют, да, пастор? Ты обещаешь им постель, тепло и уют и даже сажаешь к себе на колени, изображая Санта-Клауса?