— Всенепременно, Ваше Величество. Сразу по выходу из больницы и начнём.
— Ты пойди, Лагозу скажи. Если он, как отец, одобрит, то делай. Но мальчишку предупреди, коли какие глупости начнёт творить, за внучку я ему лично башку снесу.
Фрида
— Целитель сказал, что здесь не иллюзия, а действительно залеченный след от пуспулы. Чары круга пятого или шестого, повторить их он не может, и в библиотеке гильдии такого заклинания нет. А Стах сегодня даже на экзамен не пришёл. Нам сказали, что заболел. Вдруг он вообще в гимназию больше не вернётся?
— Милая, ну сколько ещё раз я должна сказать, что была не права? Не сегодня, так завтра твой спаситель появится. Аттестат ему же надо получить. Папа с ним встретится, договорится о лечении и решит вопрос.
— С чего ты вообще на него набросилась?
— Я решила, что ты представляешь нам своего молодого человека. Да, признаю — я без разрешения читала твой дневник и в курсе твоих чувств к некому С.
— Если хочешь знать, "С" — это Серж, а не Стах.
Ромул
— Ну что тебе сказать… Понравилось. Да, мне понравилось, как ты "круто" выступил в гимназии. Молодец. Право слово, молодец. Мало кто может, взять и вот так лихо, сразу, слить свою жизнь, вместе с карьерой в засранный нужник. В кругах, близких к третьесортным кабакам, о тебе уже начали складывать легенды.
— Отец…
— Не перебивай. Всё что мог, ты уже в гимназии сказал. Я утром заехал к вашему директору, взял кондуит полюбопытствовать. Редкий, редкий у тебя талант. Буян, кутила и пьяница, и это в неполных семнадцать лет! Кем же ты будешь в двадцать? Наверное, каторжанином. Мать мешала, а так тебя ещё бы год назад из гимназии бы выперли. Но она моим именем козыряла, вот ты и держался на плаву. На тебя ругаться не буду. Сам виноват, надо было за сыном следить. Наказывать тоже не стану, поздно уже. Но коли ты среди высшего общества вращаться не будешь… А ты не будешь, кто тебя без аттестата в юнкера возьмёт? Раз так, значит столько денег в месяц на содержание тебе и не надобно. Думаю, тебе содержания не нужно вовсе. Поесть можно и дома. Вина ты уже напился всласть. Правда, девки в весёлом доме скучать будут. Так ведь недолго, другого такого дурака найдут.
— Я больше никогда…
— Молчи, я не закончил. Мать тоже денег не даст. Я ей содержание урезал и в имение отослал. И последнее… У меня лежит завещание, но тебя там нет, твой младший брат получит всё. Пока не подписал, но, если ещё раз услышу про твои подвиги, подпишу. Теперь сам решай, как дальше жить будешь.
Август
— И этот сатрап имеет наглость мне заявить…
— Понял, понял уже. Успокойся. Вы в кружке какие книги изучаете?
— Папа! Мы много книг прочитали.
— Времени нет, ты уж мне коротенько скажи, что решили? "Анархия — мать порядка", "Воля рынка диктует общественные отношения" или "В борьбе обретёшь ты право своё"?
— Ты знаешь?..
— Знаю-знаю. Тоже был молодым и всё такое прочее. Однако какой лозунг?
— "Свобода — это только то, что ты завоевал сам."
— Так… "Тебе купили ненужное счастье — укради себе нужное сам?"
— Да! Папа ты тоже…
— "Ни побед, ни поражений?"
— Нет! "Пусть в огне Революции сгорит половина мира! Я согласен быть в любой из половин!"
— Понятно. А зачем тогда просился пристроить служить в Управе Министерства? Мечтал о карьере? Словом, завтра садишься на корабль и отбываешь в Колонии заместителем управляющего.
Ходатай
— Как зашёл в палату, сразу понял, дело дрянь, — мэтр Ториан взволновано докладывал господину Тогасту. — На тумбочке апельсины, серебряная фляга с питьём и дорогие конфеты, а на столике корзина роз. В оранжерее за два золотых хуже продаются. А кто у него был? Никого, один дядюшка двоюродный. Когда на входе в книжку посетителей записывали, подглядел. Тут думаю, двумя сотнями никак не обойдёмся, сразу тысячу золотом посулил. Малой хоть бы глазом моргнул, только сказал, что жизнь ему сломали и меня выгнал. Тогда я понял, надо выяснить, что у него утянули. Его показания не давали, но барашек в бумажке поблеял, золотишко звякнуло, и судейский копию на столе забыл. Вот список похищенного. Из богатеньких мальчик, понятно, почему так взялись.
— Он очень плохо выглядит?
— Весьма дурно. Места на лице живого не осталось, одни только синяки, опухоли, да кровавый шрам через всю физиономию.
— М-да… Дела… Тут сколько ни дай, не возьмёт.
— И я про то! Главное, срок подходит. Завтра после полудня суд будет, а мы гимназиста пока не уговорили.
— Если денег не берёт, с другой стороны зайти надо. Хорошо, что я сразу стал готовиться к такому повороту и имею решение вопроса.
— Нет, господин Тогаст. Я на такое пойти никак не могу. Если что с его семьёй случится, нас с вами первых за жабры возьмут. Скрываться мне резону нет, у меня капитал хороший и клиентура сложилась…
— Мэтр, это только вы о преступном думаете, а я привык деньгами затруднения решать. У меня есть то, от чего молодой человек, вступающий во взрослую жизнь, отказаться никак не сможет — самостоятельность.
Больница
На этот раз я провалялся в полусне довольно долго. Несколько раз его прерывала сиделка, которая отпаивала меня крепким бульоном. Постоянно в палате не сидела, но заглядывала часто. Зуд и боль от раны не утихали, но головокружение уменьшилось, а тошнота вовсе прошла, даже аппетит появился. Однако лицо свербит, мышцы сводит резкими спазмами, по коже бегают болезненные мурашки. Вы хотели регенерацию? У вас она есть! Получите и распишитесь. А что не будет больно, никто вам не обещал. Ещё одна беда — скука. Лежать и ничего не делать — занятие сильно на любителя, а читать я не в состоянии.
Когда в очередной раз заглянула сиделка и сообщила о посетителе, сразу согласился того принять, хоть какое-то развлечение. В палату вошёл коренастый, плотносбитый купец. Лаковые сапоги в гармошку, аккуратно расчёсанная борода до пояса, намасленные волосы в скобку и расшитый шёлковый пояс шириной в две ладони явно на это указывали. А массивная золотая серьга и перстень с огромным камнем, надетый по самой последней купеческой моде на большой палец, намекали на приличный достаток. Несколько выпадал из образа новый сафьяновый портфель в руках, хотя кто этих торговцев знает, может они всегда с такими ходят. Купец покосился на корзину с цветами, достал небольшой кошель и предложил:
— Господин Тихий, здесь ровно сто дукатов полновесными золотыми десятками. Они ваши, если уделите четверть часа времени и выслушаете меня наедине.
За такие деньги почему бы не послушать человека? Кошель, мелодично звякнув, тяжело лёг на тумбочку.