Византия сражается - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Муркок cтр.№ 84

Вот в чем было дело. Многие старые большевики, да и новые тоже, в сегодняшней партии сохраняют тайную связь с церковью, которую не осмеливаются признать. Насколько было бы лучше для нас всех, если б они сказали правду. Тогда в Россию вернулось бы хоть какое-то здравомыслие.

На наших глазах возрождалось древнее соперничество римской империи Запада и греческой империи Востока. Киев повидал многих императоров, приходящих и уходящих так же быстро, как императоры в Риме или Константинополе накануне падения империй. Как говорила моя мать, когда была в хорошем настроении: «По крайней мере, под властью русских или татар люди успевали привыкнуть к своим правителям. А теперь непонятно, какого вождя приветствуешь». Однако ей нравился Петлюра, его белый конь и разряженные гайдамаки с их мешковатыми брюками, странными мундирами и чубами. Гайдамаки спасли Украину от польского гнета в восемнадцатом столетии. Они стали еще одним напоминанием о прошлом накануне желанного будущего. Середина всегда привлекательнее крайностей. Прошлое всегда ближе и понятнее будущего. Прошлое – полезная метафора, но оно же – ужасный прецедент.

Мать надеялась, что прачечная будет национализирована. Став просто управляющей, она оказалась бы в безопасности и при этом избавилась от ответственности. Представление Петлюры о социализме, по ее словам, было вполне приличным. Он нуждался в советах еще уцелевших деловых людей. Я снова стал значительным лицом. Я всех знал. Меня приглашали на различные встречи высокого уровня, называли доктором Пятницким и считали ученым-вундеркиндом. Мне позволяли рассуждать о перспективах украинских монорельсовых дорог, украинских гражданских авиалиний, украинских общедоступных городских садов. Мои идеи больше не казались людям фантастическими, ведь следовало использовать потенциал всей Украины. Я упоминал об особых кинотеатрах, образовательных центрах, воздушных сторожевых кораблях, которые могли защитить наши границы от большевистской агрессии. Скоро в Киеве снова будут собираться величайшие российские гении, говорил я. Киев мог стать столицей новой Российской империи, которую я дипломатично называл расширенным Украинским государством. Я рассказывал о своих мечтах и помогал мечтать другим. Это был мой дар. Я предложил его правительству, и наконец оно пожелало его принять. Я не занимал никакого официального положения. Я считал, что глупо на это соглашаться. Мне только что исполнилось девятнадцать лет. Наконец я отыскал подходящую аудиторию для самых сложных идей, вроде моей машины невидимых лучей. Я не позволял себе никаких чрезмерных требований. Подобные механизмы могли, однако, создать защитное кольцо («железное кольцо света», как сказал кто-то) вокруг города и сделать его почти неуязвимым. Эта идея предвосхищала недавние военные изобретения американцев.

Нам срочно требовалась помощь. Поляки нападали с запада, белые – с юга, красные – с севера. Румыны вторглись в Бессарабию. Французские и греческие отряды высадились в Одессе. Многие казачьи и псевдоказачьи вожди, atатапу, и бандиты-анархисты вроде Махно переходили на сторону противника почти так же быстро, как и регулярные части; многие до сих пор все еще поддерживали Скоропадского. Атаман Григорьев выступил против Директории и присоединился к большевикам. Он собрал большую толпу так называемой повстанческой конницы; все до одного были грабителями и погромщиками. Мы в Киеве не верили ни единому слуху. Если нам говорили, что большевики захватили левый берег Днепра, мы просто прислушивались. Если не слышали сильной артиллерийской канонады или ружейных залпов, все продолжали заниматься своими делами. Тогда казалось возможным, что Петлюра вообще прогонит большевиков из России. А потом он устроил фарс с украинизацией церкви. Внезапно православные службы перевели на украинский, и многих церковных интеллигентов разогнали или даже убили прихожане только за то, что они высказывали непреложную истину: нет такой вещи, как Украинская церковь, с тех пор как вся церковь была подчинена патриарху Константинопольскому. Националистическое помешательство усиливалось.

Оно и уничтожило мою родину, место рождения русской культуры.

Однажды вечером в середине января 1919 года меня пригласили на обед в гостиницу «Савой», где собирались промышленники, ученые и политики. Мне сообщили, что встреча будет иметь большое значение. Мое присутствие считали абсолютно необходимым.

Я приехал в гостиницу, нарядившись в свой лучший костюм, надел лисью шубу, шляпу, перчатки и теплые галоши, в руке держал неизменную трость. Все это я оставил в гардеробе. Управляющий извинился за то, что подъемник временно не работал. В темном костюме-тройке, с классическим воротничком и галстуком, я поднялся по широкой лестнице на второй этаж и остановился у огромной двери, которая, судя по всему, вела в танцевальный зал. Меня сопровождал слуга в униформе. Я оказался в настоящем номере класса люкс. По сравнению с ним мой маленький номер в «Европейской» выглядел просто постыдно. Я прошел по короткому коридору, стены и потолок которого были полностью зеркальными. Слуга отодвинул зеленый занавес, открывая мне проход в общую гостиную, в которой обилие хрусталя и позолоты напоминало о былых временах.

В комнате находились несколько мужчин, куривших сигары. Некоторые были в смокингах, некоторые – в военной форме. Кто-то из гостей оказался одет примерно так же, как и я, – в сшитые на заказ костюмы свободного покроя. Меня приветствовал журналист Еланский, кроткий с виду человек в очках и с козлиной бородкой. Его все считали сторонником большевиков и террористом. Мы познакомились в «Кубе», где меня принимали за социалиста только потому, что я постоянно отмалчивался и сохранял спокойствие. Еланский представил меня множеству мужчин, имена которых я уже не раз слышал. Они пожимали мне руку и благодарили за то, что я нашел время с ними встретиться. Эти люди, очевидно, считали меня важной персоной, но я не очень понимал, в чем заключается моя важность.

Вскоре после моего появления зеленый занавес раздвинулся, и в гостиную вошел наш самопровозглашенный Верховный главнокомандующий, Симон Петлюра. Он был ниже ростом, чем я предполагал; я еще отметил розовую, гладкую кожу, считавшуюся признаком типичного украинца, маленькие усики и привычку на птичий манер шевелить пальцами во время разговора. Он был одет в зеленую с золотом форму. Я, приветствуя, назвал его «паном»; это обращение использовали только на Украине и в Польше. Он, улыбаясь, сказал, что предпочитает именоваться товарищем Петлюрой, так как это позволяет ему вести себя свободнее, чувствовать, что он среди друзей. Он также поблагодарил меня за то, что я нашел время присоединиться к собранию.

Мы сели обедать. К моему удивлению, меня усадили слева от Петлюры, в то время как Еланский сел справа. Рядом со мной сидел генерал, напротив генерала – высокопоставленный министр, отвечающий за ведение Гражданской войны. Меня именовали товарищем Пятницким; я находил это обращение весьма забавным. Во время трапезы я почувствовал настоящую эйфорию – казалось, я вот-вот займу значительный политический пост. Поразмыслив, в будущем я решил держаться от политики подальше. Все собравшиеся рассуждали о победах большевиков. При отсутствии союзников мы очень скоро лишимся и поставок продовольствия, и линий связи. Киев вскоре придется сдать. Повстанцы ненадежны. Большинство не вполне осознавало важность железных дорог и телеграфов. Они сражались лишь за свои мелкие территории; Петлюра думал, что повстанцы рассчитывали создать крошечные государства вдоль старых казачьих границ. Он не доверял даже собственным отрядам запорожцев, которые уже получили все, чего хотели.