Женщина держала в руках маленький яркий платок, явно принадлежавший ребенку. Она нерешительно посмотрела Саше в глаза.
– Я прошу вас помолиться за них.
– Я помолюсь, – пообещал Саша. – Мы постараемся найти разбойников.
Всадники поделились пищей и развели погребальный костер для обгоревших тел. Саша обработал жиром ожоги выживших, хотя некоторым помог бы лишь удар меча.
На рассвете они уехали.
Великий князь недовольно посмотрел на спаленную деревню, исчезавшую в деревьях.
– Мы проведем всю зиму в пути, брат, если ты будешь благословлять каждого покойника и кормить каждый голодный рот. Мы уже потеряли день. Никто из этих людей не переживет зиму, все равно их зерно сгорело. И лошадям нельзя останавливаться.
Дмитрий все еще был бледен.
Саша ничего не ответил.
* * *
Через три дня путники обнаружили две другие спаленные деревни. Жители первой деревни смогли убить лошадь разбойника, но захватчики отомстили кровавой резней и подожгли церковь. Иконостас был разбит и теперь извергал пепел. Выжившие столпились вокруг него.
– Бог бросил нас, – сказали они Саше. – Они забрали девочек. Мы готовы принять наказание.
Саша благословил выживших, получил в ответ пустые взгляды и уехал.
След был очень холодным. Возможно, следа вовсе не было.
Третья деревня оказалась пустой. Все ушли: мужчины и женщины, дети и старики. Не осталось ни припасов, ни домашнего скота. Свежий снег припорошил следы людей.
– Татары! – плюнул Дмитрий, пока его люди осматривали последнюю деревню, пропахшую скотиной и дымом. – Точно татары. И ты, Саша, говоришь, что я не должен идти войной на этих безбожников?
– Мы ищем разбойников, – возразил Саша, скалывая сосульки с морды Тумана. – Нельзя мстить всему народу из-за деяний нескольких дурных людей.
Касьян промолчал. На следующий день он объявил, что уходит со своими людьми.
Дмитрий холодно ответил:
– Боитесь, Касьян Лютович?
Другой бы рассвирепел от таких слов, но Касьян выглядел задумчивым. К тому времени мороз выбелил лица путников, оставив лишь легкие следы румянца на носу и щеках. Теперь князь, монах и воины выглядели почти одинаково. Все они напоминали раздраженных медведей, укутанных в слои сукна и меха. Лишь Касьян был исключением: бледным и спокойным, как в начале пути, а его глаза оставались зоркими и ясными.
– Не боюсь, – спокойно ответил Касьян. Рыжеволосый боярин мало говорил, зато много слушал. Своим уверенным обращением с луком и копьем он завоевал сдержанное уважение Дмитрия. – Но эти разбойники скорее похожи на демонов, а не на людей. Я должен возвращаться домой. Я уже давно в пути. – Касьян немного помолчал и добавил: – Я вернусь с новыми охотниками. Прошу лишь несколько дней, Дмитрий Иванович.
Дмитрий задумался, рассеянно очищая бороду от налипшего снега.
– Мы недалеко от лавры, – наконец сказал он. – Моим людям нужно поспать по-человечески, а не на земле. Встретимся там. Даю вам неделю.
– Очень хорошо, – кивнул Касьян. – Я вернусь по реке и поговорю с жителями деревень. Эти призраки должны есть, как и обычные люди. Затем я возьму крепких мужчин и отправлюсь к вам в монастырь.
Дмитрий кивнул. Он выглядел бодрым, но даже его утомил дым, неопределенность и долгий беспощадный мороз.
– Хорошо, – ответил князь. – Но не забудьте о данном слове.
* * *
Касьян и его люди ушли на рассвете, когда от земли поднималась холодная дымка. Лучи яркого солнца окрасили костры путников в багряные, золотые и серые цвета. Саша, Дмитрий и их воины молчали. Как ни странно, после отъезда товарищей они почувствовали себя брошенными.
– В путь, – сказал великий князь, собравшись с силами. – Мы продолжим внимательно смотреть по сторонам и следить. До лавры совсем близко.
Путники упрямо шли вперед, хотя силы были на исходе. Они рыли колеи в месте своего ночлега и выкладывали их углями от костров. Но ночи были долгими, а дни ветреными и снежными. Лошади исхудали от долгой езды и мороза. За всадниками не были погони, но все они чувствовали, будто за ними наблюдают.
Спустя две недели, на рассвете, путники услышали звон.
Глубокой зимой утро наступало медленно, и солнце скрывала густая белесая дымка. Рассвет был лишь серией вспышек: от черного к голубому и серому. Когда на востоке начало светать, над деревьями разнесся звон колоколов.
Изможденные лица путников просияли. Люди перекрестились.
– Это лавра, – сказал один воин другому. – Обитель святого Сергия. Ни один проклятый разбойник, ни один демон не проберется туда.
Кони опустили головы, и колонна прошла сквозь лес, осматриваясь еще внимательнее, чем раньше. Всем казалось, что сегодня, когда они так близки к убежищу, когда их лошади спотыкаются от усталости, призраки все-таки нападут на них.
Но в лесу стояла тишина, и вскоре путники вышли к монастырю, обнесенному стеной.
Их увидели еще до того, как лошади вышли из лесной чащи. Путники услышали крик монаха, наблюдающего за ними со стены. Саша снял капюшон и проревел в ответ:
– Брат Родион!
Бесстрастное лицо монаха расплылось в улыбке.
– Брат Александр! – закричал монах. Он развернулся и отдал короткие приказы. Во дворе монастыря послышался шум, и ворота со скрипом распахнулись.
Старик с ясными глазами и заснеженной бородой ждал путников на воротах. Он опирался на посох. Несмотря на свою усталость, Саша в одно мгновенье спрыгнул с лошади, а за ним и Дмитрий. Снег скрипел под их ногами, когда они вместе поклонились и поцеловали руку старика.
– Отче, – сказал Саша Сергию Радонежскому, самому святому человеку на Руси. – Я рад видеть вас.
– Сыновья мои, – ответил Сергий, подняв руку в благословлении. – Вам здесь рады. Вы прибыли вовремя. Зло проснулось.
* * *
Александр Петрович, ставший монахом, братом Александром Пересветом, пришел в лавру в возрасте пятнадцати лет. Он гордился своей набожностью, умением обращаться с лошадьми и мечом. Он ничего не боялся и мало кого уважал, но жизнь в монастыре изменила его. Братья Троице-Сергиевой лавры своими руками строили избы, обжигали кирпичи для печей, сажали огороды, пекли хлеб в глуши.
Годы ученичества прошли одновременно быстро и медленно, как было всегда в мирные времена. Дмитрий Иванович вырос среди братьев, стал гордым и энергичным, хорошо образованным и справедливым.
В возрасте шестнадцати лет Дмитрий покинул монастырь и стал великим князем Московским. Саша, став полноправным монахом, пустился в странствия. Он три года ездил по Руси, помогал монастырям и основал свои, как подобает монаху. В скитаниях он утратил свое ребячество и вернулся в Москву спокойным и невозмутимым, миролюбивым, но уверенным в бою. Крестьяне полюбили его и дали ему имя.