Пентакль - читать онлайн книгу. Автор: Генри Лайон Олди, Андрей Валентинов, Марина и Сергей Дяченко cтр.№ 92

– Нельзя, Андрюша.

Сгущалась вечерняя тьма, призывая ночь. Отпуск кончался. Жаловаться было некому.

– Почитай стихи, Андрюша! Ты, наверно, много стихов знаешь.

– Знал. Забылось все… Вот помню – про войну.

Вздохнула Оксана, совсем другое услыхать надеявшаяся. Но и сейчас возражать не стала. Про войну так про войну.

– Эти стихи друг мой написал – штабс-капитан Вершинин. В батальоне нашем – Первом Офицерском – его стихи все любили.

Помолчал поручик, отступил зачем-то на шаг.

У красных тысячи штыков,

три сотни нас.

Но мы пройдем меж их полков

в последний раз.

И кровь под шашкой горяча,

и свята месть…

А кто отплатит палачам —

Бог весть.

Бессильная, в последний раз,

пехота, встань!

Пускай растопчет мертвых нас

та пьянь и рвань.

Кто жив еще, вставай сейчас,

пока мы есть…

А кто родится после нас —

Бог весть.

Сломав века своей судьбой,

уйдем в века.

Всех тех, кто вспомнит этот бой,

возьмет чека.

Зато мы были – соль земли,

Отчизны честь…

Нас поименно вспомнят ли?

Бог весть!

Но нам плевать, что нам лежать

в грязи, в крови,

лишь только ты, Россия-мать,

лишь ты живи!

Хоть мертвым нам, но дай ответ,

не в ложь, не в лесть:

жива ты нынче или нет?

Бог весть…

Послушала стихи про войну красный боец Оксана Бондаренко, тоже на шаг отступила.

– Вот о чем ты сказать хотел, Андрей Владимирович? Тогда ответ выслушай: спасли мы Россию, и народ трудовой спасли – от таких, как ты! И жива она будет – без таких, как ты. И мириться нам с тобой не на чем!

– Не на чем, – кивнул поручик Дроздовского полка, ближе подходя. – Можно я тебя поцелую, Ксения?

– Нет, Андрюша! – вздохнула красный боец Бондаренко. – Не будешь ты, беляк, меня целовать. Я тебя сама поцелую…

– Знаешь, Андрюша, подумала я сейчас… Если мертвые наконец помирятся, может, и живым легче станет? Весь век, год за годом – кровь и кровь, вражда и вражда, страшнее, чем в Пекле!

– Может быть. Только как им… Только как нам помириться?

– Неспокий, – прошептала Оксана.

– Немирье, – перевел Андрей.

Пентакли, где вдавлены в центр ладони,

Незримо таятся в молочном бидоне,

В авоське старушки, в разрушенном доме,

В витрине, умытой дождем.

Рогатый чертяка, тряся бородою,

Из тихого сквера поманит бедою,

И чад от машин, как туман над водою…

Мы – взвесим?

Измерим?

Сочтем?!

Войди со двора в незнакомый подъезд —

Пентакль не выдаст, пентакль не съест.

1

В летнем кафе, где каждый столик пригвожден к асфальту ножкой линялого пляжного зонта, сидели два приятеля. Перед загорелым скучала недопитая чашка кофе. Перед бледным и нервным его собеседником возвышалось башенкой мороженое – ломтики фруктов торчали из тающей массы, словно обломки тонущего корабля.

Нервный говорил, то и дело вытирая руки салфеткой. Рядом уже лежала целая горка мятых, изувеченных салфетных трупов.

– Помнишь Светку?

– Как не помнить? – солидно отвечал загорелый. – Твои все были уверены, что…

– Так и я был уверен, – бледный уныло кивнул. – Полгода с ней жили, можно сказать, в гражданском браке, заявление подали…

– Так что же не срослось?

– А хрен его знает! То ли ей гадалка какую-то фигню нагадала, то ли еще что-то… Короче, кинула меня Светка классически. «На пачке „Эл-Эма“ нацарапав „прости“…

Его собеседник хлебнул кофе. Доброжелательно покивал:

– Бабы… Понятно.

На самом деле ничего понятно не было. Загорелого звали Костя Шевченко, он только что вернулся из Ялты, где освещал для прессы популярный кинофестиваль (…температура воздуха плюс двадцать восемь, температура воды у побережья – плюс двадцать два). Костя был уверен, что знает о жизни все – по крайней мере, все, что следует знать для успешной карьеры.

Жениться он в ближайшее время не планировал.

– Понятно, – повторил журналист с умеренно траурной миной. – Пора забить на нее, Игорешка. С глаз долой – из сердца вон!

– Не в том дело. – Бледный приятель по имени Игорешка прикончил очередную салфетку. – Думаешь, у меня гордости нет? Забил на нее… сразу же.

В этот момент Игорю Машкину, технику жилищно-эксплуатационной конторы номер двести девять по улице Совхозной, пришлось соврать. Вранье как таковое не было для него большим испытанием – в повседневной жизни периодически случалось и втирать очки, и вешать лапшу на уши. Но Светка, проклятая предательница Светка стоила десяти лет жизни – во всяком случае, сам он так считал. Почему она его бросила? Почему так неожиданно?

Признаваться Косте в том, как на другую ночь после Светкиного демарша он чуть было не сиганул из окна, Игорь не собирался.

Непонятно, что объединяло двух друзей. Социальное неравенство зияло между ними круглой черной дырой, разными были повадки, манеры, взгляды на жизнь. Разнились даже комплекция и цвет волос: журналист был жгучим брюнетом со склонностью к полноте, техник – худющим неврастеником с тонкими светлыми волосами, которые к двадцати пяти годам начали потихоньку редеть. Они болели за разные футбольные команды, никогда не выезжали вместе на рыбалку, почти не говорили о политике. Тем не менее в прошлом году, когда у Кости случилась крупная неприятность и он потерял работу на модном телеканале, именно Игорь оказал ему поддержку, пусть только лишь моральную. Именно другу Костя смог пересказать историю в подробностях, поругать конкурентов и пожаловаться на жизнь. Игорь, в свою очередь, бранил Костиных недругов так искренне и в таких выражениях, что сама Судьба смутилась и быстро загладила оплошность, предоставив журналисту новую, еще более престижную должность в серьезной, тонущей в дорогой рекламе газете.

Когда мама техника серьезно заболела, журналист не без труда, но устроил ее в хорошую (и почти бесплатную!) больницу.

Когда журналист уезжал в командировки, техник брал к себе домой клетки с его канарейками.