Вновь взлетел кулак, рухнула на Клима соломенная крыша.
Устоял…
– Горилки хлопцу не наливайте. Нечего! – распоряжался козарлюга. – Усы отрастит, тогда уж. Меду лучшего несите – того, которым мы панотца Никодима в прошлый Великдень в изумление ввергли.
В голове еще шумело, но думать было можно. Рука полезла в карман – зачерпнуть горсть чертова серебра, сунуть шинкарю…
Нет, не годится, чтобы горстью! Иначе надо. Профессор рассказывал…
– Погодите! – Клим не без труда встал, ударил ладонью по столешнице. – Я… Наверное, и в самом деле на немца похож. Только здешний я, из наших краев. Давно дома не был, а теперь… Теперь, кажется, вернулся. Хочу, чтобы все со мной за это выпили, да не просто – от души!
И стал вынимать монету за монетой, стол устилая. Аккуратно, словно пасьянс раскладывал. Красивые денежки – какая с орлом, какая со всадником.
– Хлопец-то наш! – сказали за спиной.
– И вправду, наш, – кивнул седоусый, на стол одобрительно глядя. – Давно не видел, чтобы казак так справно гулять собирался. Будем знакомы, хлопче. Гнат Недоскорый я, писарь сотенный.
Удивился гость, только ненадолго. Вспомнил, что писарь в те времена не одним перышком черкал. Правая рука сотника, того убьют – писарь в бой ведет.
– Клим. Будем знакомы, пан писарь.
Его ладонь утонула в огромной лапище козарлюги.
– Не зови паном, Климко! Свои мы тут. Дядько Гнат я.
– Вот, значит, какие твои дела, хлопче! – вздохнул дядько Гнат. – Не горюй, не к лицу казаку кручина. Руки-ноги на месте, удар мой держишь. А что в грамоте силен, в делах торговых, так и это не в убыток. Приедет пан сотник, с ним и решим. А пока – гуляй, казак. День всего, зато твой!
9
И загулял казак…
10
С чертом встретились там, где в контракте и указано, – возле мельницы. Странно было смотреть на рогатого без монитора. Мелок оказался – по плечо едва.
– Отдохнул? – Черт радостно оскалился. – Рекламаций нет?
– Нет! – честно признался Клим.
– Тогда давай дискету.
Откуда ни возьмись, в когтистых лапах появился ноутбук. Клим вздохнул, полез в карман, поглядел на красную надпись «Verbatim».
– Держи!
Черт открыл крышку, повозился, вставляя дискету.
– Сейчас! Эконом-пакет готов, отсчет пойдет с момента возвращения… А к Галине в сауну мы такого басаврюка направим!..
Они рассмеялись, и черт нажал на «Enter».
Ничего не случилось.
– Обмануть, обмануть хочешь!.. – злобно шипел рогатый, вертя в когтях дискету. – Нас не проведешь! Ты что, отформатировал ее? Испортил?
– Кровь, – невозмутимо напомнил Клим. – В случае малейшего нарушения контракт разрывается автоматически. Не уничтожать, не терять, не дополнять содержания. Правильно? Но ведь я пока еще здесь?
– Черт! – выругался черт.
– Итак. – Клим принялся загибать пальцы не хуже, чем нечистый – когти. – Возвращения моего ты обеспечить не смог. Раз! Твоего эконом-пакета я не получу. Два! С одним форсмажором ты еще можешь апеллировать в пекельный арбитраж, а с двумя как? Думаешь, я документы читать не умею?
– К самому Люциперу пойду, – неуверенно пробормотал рогатый. – Ты кровью расписывался, в контракте дата указана.
Захохотал Клим не хуже пана сотенного писаря.
– К Галине в сауну ты пойдешь, башка пустая! Какая дата? Через два с половиной века которая? Ой, спасите, ой, страшно мне, бедному!
– Не погуби! – взвыл нечистый.
– Катись в свое пекло, вражья морда! – со смаком выговорил казак Климко. – Да не просто катись, чума рогатая, а катись ты!..
11
– Гляди веселей, Климко! – подбодрил дядько Гнат, подталкивая того к двери. – Хоть и сам робею, признаться. Суров, суров пан сотник. Ну да Бог не выдаст!.. Иди!
Нечего делать! Толкнул Клим тяжелые двери, вошел в горницу, голову склонил.
– День добрый, пане сотнику!
– И тебе добрый, хлопче! Заходи!..
Поглядел Клим, глаза протер.
– Или не узнал? – засмеялся Химерный Профессор. – А я все думаю, когда ты к нам пожалуешь?
– Так ведь в контракте что записано было? – развел руками Клим. – Дискету не уничтожать, не терять и не дополнять содержания. Но про поменять ничего не говорилось! Вот я ее и обменял у Мостового – на такую же. Ох и просился он, плакался даже. Где, мол, я «Verbatim» в этих краях найду? Нашел!
На сотниковом столе красовался чернильный прибор размером с добрый арбуз, рядом стояла зеленая скляница, закупоренная деревянной пробкой. Внутри ее корчился черт – скляница была ему явно мала.
– Терпи, терпи, вражья сила! – погрозил пальцем сотник Химерный. – Не то серебром угощу!.. Ну что, Клим, запишу тебя в сотню. Скоро в поход, а там видно будет. Другая здесь жизнь, не загадаешь далеко. Живут казаки от боя до боя, никогда не знаешь, с кем вечером танцевать придется: с дивчиной своей или с Чужой Молодицей.
Клим кивнул. Да, жизнь другая. Черт в склянице, Чужая Молодица за плечами…
А все-таки не зря!
Любов к отчизне дэ героить,
Там сыла вража не устоить,
Там грудь сыльниша од гармат…
– Знаете что, профессор? Давайте перед походом в наших Ольшанах осины вдоль улицы посадим. Красивое дерево!
Базар
Андрей Ивченко возвращался из Житомира, где навещал родственников жены. Багажник немолодой «Шкоды» был набит принудительными гостинцами – кисловатыми яблоками в полиэтиленовых кульках, луком, зеленью, «поричкой», бутылками самогона и литровыми банками с неизвестным темным содержимым. Андрей возвращался не то чтобы раздраженным (родственники жены всегда принимали его хорошо) и не то чтобы усталым (было всего три часа дня, а встал он сегодня поздно). Просто лежало на дне души смутное ощущение, что воскресный день, а с ним, пожалуй, и добрая часть жизни потрачены впустую.
Когда-то Андрей мечтал стать танцором, а стал инженером, но по профессии работать не смог и устроился менеджером в фирму, торгующую путевками. Отправляя людей в Эмираты, Египет и Чехию, сам он никогда нигде не бывал – если не считать, конечно, регулярных визитов в Житомир и пары еще студенческих поездок в Москву. В первый год замужества жена родила ему двойню, чем катастрофически подорвала финансовое положение молодой семьи; с тех пор Андрей работал без отпусков и выходных, и даже неделя в Карпатах представлялась бессовестной тратой времени.
Пацанам сейчас стукнуло по десять лет, и они учились в хорошей школе, а впереди маячил (Андрей думал об этом заранее) приличный институт для обоих. Жена преподавала в художественном лицее за жалкие деньги. «Хрущевка» с двумя смежными комнатами давно сделалась мала; таким образом, Андрей начинал каждый день заботой о хлебе насущном и засыпал с мыслями о семейном бюджете. Тем обиднее было, что жена Антонина считала мужа скучным, ограниченным человеком и ни о чем, кроме хозяйственных дел, давно не разговаривала. Тоня жила, как балованная школьница под крылом обеспеченного папы, – Андрей в сердцах не раз ей об этом говорил, но она только улыбалась в ответ. Вот и сегодня визиту к родственникам Антонина предпочла «девичник» с сауной в компании Лариски Богатюк и Лильки Малениной, еще институтских подружек. Сыновья с утра обретались у бабушки; Андрей с тоской думал о кухонном смесителе, который предстоит поменять во что бы то ни стало. И никаких больше планов на этот вечер нет, кроме смесителя на кухне и телевизора в тесной комнате, а завтра начнется новая рабочая неделя, и Андрей забудет, как его зовут, – до самой пятницы…