В общем, правильно не верит, только раз уж начали игру – шоу должно продолжаться.
– А Ольга к нам в школу записаться собирается. Для начала – на первый год, как все, а там видно будет! – заявляю я, не давая Ольге вставить ни слова. – Володь, ты сардины будешь?
– Да я вообще-то…
Ольга пытается что-то возразить, но я пресекаю эту попытку в зародыше, затыкая девичий ротик ветчинным кляпом.
Правильно: жуй да помалкивай, Рыжая Соня.
– Молодец, – на лету подхватывает Олег. – К чему кота в мешке покупать? Приедешь на экзамен, поглядишь – тогда и решишь сама. Собственно, мы ведь так и уславливались? Будет желание – сама что-нибудь покажешь. У нас приглашенных много намечается: от федерации ушу, карате-до, группа Вахтанга, Константина Георгиевича люди, от Вьетнамца эти, из «ням-ням»… нет, «нят-нам»!.. опять же «железячники» приехать грозились…
– Так ты сардины будешь или как? – нетерпеливо осведомляюсь я еще раз, обиженно воззрясь на Монаха. – А то я бутерброды делаю.
– Ну, давай…
Монах явно сбит с толку. Разговор все время уплывает от него куда-то в сторону, и он не успевает следить за течением беседы.
– Держи!
Я далек от мысли, что при соприкосновении с Монахом меня шарахнет током или пальцы повылетают из суставов. Но некое ощущение настороженного ожидания: «Что будет?» – все-таки присутствует.
Монах, забывшись, берет у меня бутерброд, слегка мазнув пальцами по моей ладони.
Ничего особенного, рука как рука, никаких неприятных ощущений…
…Плащ черным крылом взлетает вверх, и из-под него вдруг выстреливает плоское лезвие, играя стальными бликами в свете прожекторов. Руки зрителям не видно – только фигура в черном плаще с капюшоном, только взмах «крыла», только мгновенный высверк стали.
Плащ отлетает за спину. Кинжал скользкой щукой-однозубкой вертится в пальцах, сам собой выписывая замысловатые петли, угрожая пятящемуся человеку сразу со всех сторон, мешая понять: откуда последует удар?.. И только на самом краю сознания отчаянно, пойманной в паутину мухой, бьется единственная мысль: «Ну где же, где же этот чертов Коллен, ну что он медлит за кулисами?! Ведь я же этого сейчас зарежу…»
Стоп!
Не сейчас.
– А я, может, тоже на экзамен приеду! – заявляет вдруг Монах, заметно уязвленный тем, что вместо центра внимания он может претендовать в лучшем случае на периферию.
Хвост недожеванной сардинки прилип у него к нижней губе.
– Ох и далеко ж тебе ехать придется! Небось от ближайшего дома отдыха, – бурчит Ленчик, нарезая сало тоненькими ломтиками.
Нарезает он его из чистого альтруизма, ибо сам явно собирается и дальше питаться чаем с редиской и другими дарами матушкиного огорода.
– Ну, приду… – Монах пытается спародировать Ленчиково бурчание, но это ему плохо удается.
– Приходи, – пожимает плечами Олег, мастеря какой-то совершенно умопомрачительный сандвич. Пизанская башня, не сандвич. – Покажешь нам, недотепам, как чемпионы выступают!
– Могу и показать! – Хороший бы из Монаха мотоцикл вышел: заводится с полоборота. – Только я ж теперь все больше в паре… Дадите поработать?
Сказал – и косится глазом: как отреагируют?
А никак. Что, думал, все тебя тут же отговаривать кинутся? Как же, держи карман шире!
– Поработать-то можно… – по-кошачьи тянет Ленчик, одновременно хрустя целым пучком зеленого лука. Следую его примеру: не все ж на консервы налегать! – Только сам знаешь: мы обычно с посторонними людьми не работаем…
– Ну, а если я обратно в школу вернусь?
Эк его припекло, бедолагу! Небось совсем тут одичал: без людей-то, без родных, без друзей-знакомых.
На луну ночами воет.
– Ну, у нас же никого не выгоняют. – В моем взгляде, поднятом на Монаха, было столько наивности, что взгляд поднялся с изрядным трудом.
Тяжелый, зараза, вышел; не взгляд – штанга.
Впрочем, вес взят.
– Выгоняют! – резко, едва ли не грубо обрывает меня Олег. – Я с этого года начинаю закручивать гайки! А то развелось эстетов-трепачей, которые только и умеют, что языком работать. Знатоки великие, понимаешь!
Олег вроде и не обращается конкретно к Монаху, но столь прозрачный намек и ежу понятен.
Эй, еж, тебе понятно?
– Нет, ты приходи, поглядим-подумаем. – Когда мой соавтор отступает на шаг назад, значит, жди подвоха. – Ты сам как считаешь, Володя: тебе в какую группу ходить следует?
– Ну… в стажерскую, наверное. Или как минимум в клубную…
Вот сразу ведь видно: говорит человек и сам понимает, что не то говорит! А промолчать не может.
Зря это он.
Почему люди обманываются? Ах, обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад!.. И вот: в небе зависли свинцовые дирижабли, а к ним по сверкающим золотым лестницам ползут и ползут упрямые человеческие фигурки. Там, в сумрачных гондолах, в таких же ослепительных, как и эти лестницы, клетках, спрятаны певчие птицы. Птицы молчат – но каждый из взбирающихся по лестницам людей верит: когда он наконец доберется, вскарабкается, доползет – птица обязательно запоет! Не может не запеть! Конечно же, она запоет чудесную песнь – только для него одного!
А сотни тонн свинца, по странному недоразумению зависшие на головокружительной высоте, уже готовы обрушиться, сминая маленькие смешные фигурки и золоченые лестницы из папье-маше…
Стоп.
Не сейчас.
Нет, это он все-таки зря.
Олег
– Как минимум?
Внутри что-то оборвалось. Туда, в прошлые рождения, где я был судьей неправедным, согласно Ленчикову гороскопу, где крылись решения и приговоры, о поспешности которых я сожалею по сей день.
Иногда – сожалею.
А иногда – нет.
Рассказ шел к финалу. Спотыкаясь, по колено забрызгавшись грязью, подволакивая ногу и морщась от боли в травмированном колене; но – шел. Рассказ о суматошном Володьке Монахове и его волшебной палочке, рассказ о двух нелепых дядьках, разменявших четвертый десяток в поисках нужных только им слов; рассказ о плачущей жене, избитых насильниках и троллейбусных жертвах; рассказ о том, что одни называют ремеслом, другие – искусством, третьи – образом жизни, а четвертые смеются в лицо и первым, и вторым, и третьим, потому что четвертые знают: ремесло должно кормить, искусство – развлекать, а образ жизни – это вообще нечто совсем другое.
Собаку выгуливать да с управдомом лаяться – вот и весь образ жизни.
«А если я на тебя с шашкой полезу, что ты делать будешь?» Вечный вопрос, на который надо не отвечать, а нельзя: ведь, в сущности, хорошие люди спрашивают, меняя шашку на нож, пистолет или… или бейсбольную биту «Миротворец». Они ждут ответа, которого нет, ответа, который превращает отвечающего в полного идиота… отвечать стыдно, и не отвечать, в общем-то, тоже…