Отчий дом - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Чириков cтр.№ 163

— Да… и что обязуетесь в течение двухнедельного срока добровольно выехать в город Архангельск.

— Почему же не этапным порядком?..

— Полагаю, что это любезность лично к вам… Вот нашего секретаря, господина Крестовоздвиженского, направили тоже в Архангельск, но другим порядком… Именно этапным.

Павел Николаевич засмеялся очень весело и, давая подписанную бумагу, спросил:

— Что еще прикажете?

— Все. Позвольте пожелать вам всего наилучшего…

Ротмистр звякнул шпорами и вышел из кабинета. Павлу Николаевичу захотелось вдруг кольнуть язвительной насмешкой ротмистра. Выйдя в переднюю проводить гостя, Павел Николаевич, пока гость надевал пальто, любезно издевался:

— Ну, а как ваше исследование о хвостиках?

— Как-с?

— Говорят о чудесах, явленных Господом жандармскому управлению…

— Не понимаю, Павел Николаевич…

— Да ходит слух, что у конфискованной в земской управе пишущей машинки наблюдаются странные явления: у некоторых букв шрифта то атрофируются, то снова появляются хвостики?

Ротмистр обиделся. Промолчал и, сделав честь по-военному, удалился.

Странное произошло в душе Павла Николаевича. Три недели он пребывал в угнетенном состоянии духа, а теперь, после визита ротмистра с приговором ссылки в Архангельск, ободрился, повеселел и проникся чувством необычайной гражданской гордости. Возбужденно, заложив руки в карманы брюк, ходил по кабинету, вскидывал голову и произносил:

— Бог не выдаст, Плеве не съест!

Обдумывал, как подготовить жену к этому новому удару. Как-никак, а все-таки — переворот в жизни, ломка семейного быта, что всегда пугает женщин. Неожиданное переселение.

К сожалению, кто-то уже предупредил Павла Николаевича. Жена отсутствовала, а когда вернулась домой, то ворвалась в кабинет мужа с ужасом на лице и с безумно-блуждающим взором:

— Сейчас мне сказали, что тебя — в Сибирь… на каторгу!..

— Погоди… Сядь и не волнуйся! Ничего страшного нет…

— Значит, правда?

— И не в Сибирь, и не в каторгу, и не в тюрьму…

Леночка поняла одно: старается успокоить, но — правда…

И она, кинувшись на грудь Малявочки, обхватила его шею руками и разразилась неутешным рыданием…

— Ну, полно, полно, перестань!.. — ворковал Павел Николаевич веселым, полным мужества и спокойствия баском. — Ну, ну! Ты все еще птичка Божия…

Посадил на диван, отпоил холодной водой и начал наскоро зашивать нанесенную кем-то на базаре душевную рану жены своей:

— И какой дурак так напугал мою птичку? Во-первых — не в Сибирь и не в каторгу, а просто в Архангельск, губернский город Архангельск. И всего на два года. (Павел Николаевич год убавил.) Это временная почетная ссылка. Я буду там жить на свободе, как живут все остальные жители… Архангельск — большой прекрасный город, в десять раз лучше, красивее и культурнее нашего Алатыря! Между прочим, там памятник «архангельскому мужику» Ломоносову… ^[523]

— Там на собаках, кажется, ездят? — тихо спросила Леночка, отирая платком слезы.

— И на оленях, и на собаках, но никто не возбраняет ездить и на лошадях. В городе много извозчиков, а на собаках и оленях путешествуют только самоеды ^[524] и научные экспедиции… Город стоит на огромной реке, вроде Волги, на Северной Двине… Кстати — там бывают великолепные северные сияния! Там избранное интеллигентное общество, не чета Алатырю. Там, можно сказать, — сливки интеллигенции…

— Какие сливки?

— Да ссыльные. Много почтенных общественных, работников, публицистов, писателей, людей науки… И наших земцев много! Туда и воронежских земцев — Бунакова, Мартынова, выслали, тверичан некоторых… Знаешь, туда же отправили и нашего Елевферия Митрофановича Крестовоздвиженского! Там вообще мы найдем немало знакомых…

— Туда же? — улыбаясь сквозь слезки, радостно спросила Леночка.

— Откровенно говоря, я готов благодарить Плеве за эту интереснейшую командировку! Сперва я поеду один, найму хорошую квартиру, вообще устроюсь, а потом вы все приедете. Я давно мечтал вылезти из нашего болота, отдохнуть и попутешествовать…

Вообще выходило так, что Леночке оставалось не плакать, а радоваться. И она повеселела. Беспокоил ее только денежный вопрос, но и тут они, посоветовавшись, нашли выход: у бабушки — Леночка это знает! — припрятано было двенадцать тысяч. На свадьбу Наташи ушло всего три тысячи, значит — девять осталось. У Леночки есть фамильные бриллианты, даны были в приданое…

— И потом эти матушкины предки… Три портрета писаны знаменитым художником Левицким ^[525], — ведь это мертвый капитал! — вспомнил вдруг Павел Николаевич. — Ведь это верных тысяч… ну, пятнадцать — двадцать тысяч! Кому нужны эти предки?!

— Ты поговори с матерью… Ведь я не менее пятнадцати лет батрачил на всех в имении! Наконец, я надеюсь, что найду работу и в Архангельске… Важно иметь сейчас хотя бы тысячи три, чтобы мне поехать и устроиться…

Тут Леночка улыбнулась, прижалась к мужу кошечкой и призналась, что у нее самой припрятано пять тысяч двести!

— Вот ты меня все бранил, говорил, что это — мещанство, а теперь…

— Ну, а теперь поцелую!

После ужина Леночка отправилась наверх к бабушке, чтобы рассказать ей обо всем, что случилось, и выпросить «предков» из отчего дома…

Заряженная оптимизмом Павла Николаевича, Леночка говорила с бабушкой таким тоном, что та рассердилась:

— Чему ж ты сдуру обрадовалась-то?

— Там нам будет лучше даже, чем в Алатыре! Весной и мы переедем…

— Нет. Меня избавьте от этого удовольствия. Никогда ни в тюрьмах, ни в каторгах, ни в ссылках еще не бывала, этой чести не удостаивалась! Пусть уж сынки эту царскую службу и отбывают. С меня и этого достаточно, Ленушка… Мне бы только в мире и покаянии скончаться Бог привел…

Леночка незаметно перешла на нужду в деньгах и на ликвидацию «предков».