Небеса на земле. Научный взгляд на загробную жизнь, бессмертие и утопии - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Шермер cтр.№ 54

1. Относительное неравенство. Хотя бедные становятся богаче, богатые богатеют еще быстрее, и с экономической точки зрения относительный прогресс представляется относительным регрессом. Размеры пирога увеличиваются, и каждому достается больший кусок, но, когда растет и без того больший кус богатых, относительная концентрация богатства смещается в верхнюю часть спектра, из-за чего доход тех, кто находится посередине и внизу, выглядит меньше. Если я зарабатываю за год $100 000, а Илон Маск — $100 млн и доход у нас обоих удваивается, то мой прекрасный новый доход в $200 000 меркнет рядом с головокружительными $200 млн Маска, хотя мое положение улучшилось, а гендиректор Tesla и SpaceX никого не обобрал. По результатам исследования 2013 г., люди склонны переоценивать количество американских домохозяйств с годовым доходом менее $35 000, считая, что таковых почти половина, хотя их реальная доля ближе к трети. С другой стороны, недооценивается число американских домохозяйств, получающих в год $75 000 и больше: по оценкам, менее четверти, в действительности — треть. Вдвое переоценивается и неравенство распределения доходов: богатейшие 20 % зарабатывают не в 31 раз больше беднейших 20 %, а в 15,5 раза. Средний годовой доход богатейших 20 % американцев в действительности составляет $169 000, а участники опроса сошлись на $2 млн, ошибившись почти в 12 раз ^[294].

2. Антагонизм мышления. Наши привычные представления об экономике — «народная» экономика или, как я ее называю, фолкономика ^[295] — заставляет нас воспринимать большую часть обменов антагонистически, как ситуацию, когда выигрыш одной стороны означает проигрыш другой. В маленьких группах и племенах, в составе которых наши древние предки жили тысячелетиями, большая часть ресурсов была общей, накопление богатства практически отсутствовало, а чрезмерные жадность и скупость были наказуемы. Не было экономического роста, рынка капиталов, «невидимой руки» рынка, не было и огромного неравенства между богатыми и бедными, поскольку все и каждый являлись, по современным меркам, совершеннейшими нищими. Накопление богатства отсутствовало, потому что нечего было накапливать. В мире обменов с ненулевой суммой, в котором мы живем, выигрыш одного часто означает выигрыш других, и экономическая свобода вкупе с демократическим правлением, движимые наукой, технологией и промышленностью, обеспечили нам изобилие пищи и ресурсов. Однако наше мышление по-прежнему действует так, как будто мы живем в мире победителей и проигравших, и давно сложившиеся экономические представления заставляют нас с подозрением смотреть на того, кто имеет больше.

3. Уклон СМИ в сторону плохих новостей и псевдонаучных фактов, сообщаемых ради кликбейтов. Новостные источники намного чаще рассказывают о плохом, чем о хорошем, просто потому, что это их миссия. О том, что в Турции еще один день прошел без попытки государственного переворота, ничего не будет сказано, но попробуйте захватить власть в этой стране, не попав в мировые СМИ, не говоря уже о миллионах граждан со смартфонами, снимающих видео о каждом инциденте. Еще один африканский ребенок, не умерший от голода, останется незамеченным, но голод вследствие засухи, угрожающий тысячам африканских детей, документируется некоммерческими и благотворительными организациями. В погоне за кликбейтами плохие новости приносят больше переходов, чем хорошие. Редакционный комментарий, блог, подкаст или видео на YouTube под заголовком «10 вещей, сделавших жизнь лучше в этом веке» никогда не получит столько просмотров и скачиваний, чем «10 плохих вещей, случившихся в этом веке».

4. Неприятие потери. В среднем потеря воспринимается в два раза острее, чем приобретение. Теннисист-чемпион Джимми Коннорс хорошо выразил это в интервью журналу Sports Illustrated за 1975 г. в ответ на подозрение, что он умышленно проиграл матч другу: «Да будь я проклят! Кто станет болтать, что я поддаюсь, получит в челюсть. Я ненавижу проигрывать больше, чем люблю выигрывать» ^[296]. В фильме «Человек, который изменил все» (Moneyball) менеджер бейсбольной команды, которого сыграл Бред Питт, объясняет, как проявляется психологическая боязнь проигрыша у бейсболистов: «Ты на базе, мы выиграли. Нет — мы проиграли. А я ненавижу проигрывать. Я ненавижу проигрывать больше, чем когда-либо хотел выиграть» ^[297]. Чемпион в велосипедном спорте Ланс Армстронг выразил те же чувства, рассказывая кинорежиссеру Алексу Гибни, что для него являлось более сильным мотивом стремление не позволить раку, которым он заболел (а впоследствии другим спортсменам), победить его, чем любые положительные моменты победы: «Я люблю выигрывать, но самое невыносимое для меня — это мысль о проигрыше. Потому что для меня проигрыш означает смерть» ^[298].

Специалисты по поведенческой экономике экспериментально доказали: чтобы человек решился сделать ставку или рискованную инвестицию, потенциальный выигрыш должен быть примерно в два раза больше потенциального проигрыша. Подбросить монету, поставив на кон $10 (студенты) или $10 000 (высокооплачиваемые менеджеры), участники эксперимента соглашались лишь при возможности выиграть не менее $20 в первом случае и $20 000 во втором. Избегание потери можно увидеть в поведении как поклонников азартных игр, так и инвесторов. Например, игроки очень чувствительны к проигрышам и склонны после них делать большие ставки, в то же время проявляя после выигрыша консерватизм и ставя на кон меньше ^[299]. Специалист по поведенческой экономике Ричард Талер спрашивал респондентов, кем они предпочли бы быть в предложенном сценарии, мистером А или мистером Б.

Поразительно, что в большинстве своем опрошенные хотели оказаться на месте мистера А — они предпочли бы недополучить $50, лишь бы избежать разочарования, что сумма в $1000 им не досталась ^[300].