Но все же насколько мы можем изменить прошлое в мире нашей грубой действительности? Уильям Брод как следует изучил этот вопрос. Однажды он отметил, что моменты в прошлом, наиболее открытые изменениям, могут быть моментами «семечка», когда природа еще не приняла окончательного решения – возможно, самые ранние стадии событий перед тем, как они расцветут и вызреют во что-то статичное и неизменное
[449]. Эти моменты подобны молодому деревцу, которое все еще может быть согнуто, прежде чем его ствол затвердеет, а ветви разрастутся; или мозгу ребенка, который гораздо более открыт влиянию и обучению, чем мозг взрослого человека; или даже вирусу, который гораздо легче преодолеть на ранних этапах его развития
[450]. Случайные события, равно привлекательные возможности, болезнь – все моменты такого рода, доступные раннему влиянию, когда человеческое намерение может легко перенаправить исход в определенном направлении, могут быть наиболее открыты ретровлиянию. Брод говорил о них как об открытых или переменчивых системах, наиболее подверженных изменениям.
Эти системы охватывают множество процессов жизнедеятельности, произвольных, во многом напоминающих квантовые системы генераторов случайных событий. Любому биологическому событию в живых организмах предшествует огромное количество процессов, восприимчивых к тем тонким влияниям, которые наблюдались в исследованиях с использованием ГСС, скажем, в лабораториях PEAR
[451].
Во время своих ранних исследований Брод открыл, что дистанционное влияние наиболее эффективно, когда имеется сильная потребность в нем
[452].
Необходимость в существовании определенного результата может быть тем самым качеством, которое способно «сдвигать горы» назад во времени.
Ключ к пониманию пределов нашего влияния был найден после открытия Шмидтом эффекта наблюдателя в его экспериментах с аудио-ГСС, во многом напоминающего эффект в квантовых экспериментах: самым важным было то, чтобы человек, предпринимающий попытки повлиять на записи, был первым слушателем. Если кто-либо уже слушал эту запись с сосредоточенным вниманием, то она была менее доступна для дальнейшего влияния. Результаты нескольких исследований даже предполагают, что наблюдение любым разумным существом – человеком или животным – блокирует дальнейшие попытки замещенного во времени влияния.
Бирман исследовал это, установив радиоактивный источник, чтобы тот запускал гудки, которые задерживались на одну секунду, а затем воспринимались окончательным наблюдателем. Примерно в половине случаев другой, более ранний наблюдатель получал обратную связь с этим квантовым событием, прежде чем окончательный наблюдатель воспринимал его.
В этих случаях участие первого наблюдателя приводило к схлопыванию состояния суперпозиции квантового события, тогда как в половине других случаев схлопывание «производил» окончательный наблюдатель
[453].
Если необходимым элементом осуществления схлопывания является сознание, тогда люди со своей способностью «сводить» реальность к ограниченным состояниям полностью ответственны за идею того, что время – это стрела, летящая в одном направлении. Если наш будущий выбор определенного состояния – это то, что влияет на «схлопывание» в настоящем, тогда реальность может представлять собой постоянное столкновение нашего будущего с настоящим.
Это согласуется с нашим пониманием эффекта наблюдателя в квантовой теории: первое наблюдение квантовой сущности «декогерирует», или схлопывает ее чистое потенциальное состояние к отдельному состоянию
[454]. Это позволяет предположить, что, если бы никто не видел Гитлера, мы могли бы направить намерение, чтобы предотвратить холокост.
Хотя наше понимание этого механизма все еще примитивно, экспериментальные свидетельства обратимости времени весьма убедительны. Эти исследования показывают нам жизнь как одно гигантское размытое здесь-и-сейчас, большая часть которого – прошлое, настоящее и будущее – открыта нашему влиянию в любой момент.
Однако это наталкивает на очень тревожную догадку: однажды вспыхнув, мысль горит вечно.
Глава 12
Эксперимент по намерению
Когда вы впервые видите ацетабулярию, у вас захватывает дыхание. Чарующий вид этой распространенной в Карибском и Средиземном морях водоросли принес ей немало поэтических наименований – хотя бы «бокал русалки» или, как ее ласково называют на испанском, «сомбрерчик». Ее тонкий стебелек поддерживает небольшую шляпку, напоминающую сомбреро, словно маленький зеленый зонтик, влекомый подводным тропическим течением.
Более 70 лет биологи удивляются этому крошечному растению – и не только внешнему виду, но и самому факту его существования. Ацетабулярия – это причуда природы. Все растение, длиной в пять сантиметров, от стебля до шляпки, состоит из одной клетки. Благодаря этой особенности поведение ацетабулярии, в отличие от большинства живых существ, поддается предсказанию. Большое ядро клетки всегда находится на ризоиде, основании, и делится, только когда растение достигает своего окончательного размера. Эта несложная структура помогла разгадать величайшую загадку биологии: какая часть растения отвечает за его способность к размножению. В 1930-х годах немецкий ученый Иоахим Геммерлинг выбрал ацетабулярию «инструментальным организмом» для исследования роли ядра в генетике растений.
Простота этого одноклеточного организма с единственным гигантским ядром не только наглядно раскрывала секреты клетки, она раскрывала все схемы и структуры растительной жизни. Работа с ацетабулярией позволила зачарованному наблюдателю разглядеть сложную морфологию жизни внутри одной-единственной клетки, настолько большой, что ее можно видеть невооруженным глазом.
Ацетабулярия также идеально подходила для моего первого эксперимента по намерению. Фриц Попп, который проводил этот эксперимент со мной, был убежден: если мы хотим выполнить предложенный мною план, нам необходимо начинать с самых основ. Для этого первого эксперимента я планировала собрать небольшую группу добровольцев в Лондоне и попросить их использовать намерение, чтобы повлиять на организм, находящийся в лаборатории Поппа в Германии. Использование ацетабулярии в нашем исследовании было аналогично тестированию машины, состоящей из одной детали. Это избавляло нас от всех переменных величин живого существа с его неисчислимым множеством химических и энергетических процессов, происходящих в каждое мгновение.