Карфаген смеется - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Муркок cтр.№ 96

– Я не могу понять, почему другие люди не живут так, как вы. – Эсме была по-настоящему озадачена. Его спокойная речь казалась ей убедительной. Она не заметила иронии.

Наш друг разгладил свой великолепный жилет, а потом небрежно махнул рукой:

– Дело в том, что они – не Аннибале Сантуччи, голубка. – Он просто сожалел об этом. Он сочувствовал всем остальным людям. – Я отвезу вас в отель. Сейчас у меня есть кое-какие личные дела. Извините, что вас не приглашаю.

Счет был оплачен банкнотами удивительной красоты.

Мы ненадолго увидели Аннибале следующим утром, когда он расцеловал нас обоих на прощание и шепнул Эсме, что счет в гостинице оплачен на две недели вперед.

– К тому времени вы уже уедете в Лондон. – Он обернулся ко мне. – Желаю вам удачи с вашими изобретениями, профессор. Пришлите мне открытку. Пригласите меня в гости, когда у вас будет возможность. Я наверняка найду чем заняться в Лондоне. Это ведь город воров – страна воров, богом клянусь!

Смеясь, я сказал, что у меня нет его миланского адреса. Куда же я ему напишу?

– Мендосе в Рим. Он всегда отыщет меня. В «Осу». В любую кофейню, куда я обычно захаживаю. – Он остановился у двери, вытащив из внутреннего кармана лист почтовой бумаги из отеля. – Это адреса некоторых друзей. Чудесные люди. Тебе они понравятся. Они здесь в изгнании. Я написал письмо. Навести их, если сможешь.

Мы наблюдали, как гигантский зеленый автомобиль выехал на бульвар дю Темпль. «Каннингем» напоминал церемониальную баржу, которая двигалась по течению быстрой реки. Клаксон гудел. Двигатель бушевал, как миллион демонов, когда Сантуччи, набирая скорость, мчался мимо скульптур на площади Републики. Было чудесное утро. Мы не вернулись в отель, а, взявшись за руки, как всегда, двинулись по рю дю Тюренн по направлению к Отель-де-Виль. Мелкие капли дождя падали в потоках осеннего солнечного света. У всех, кроме нас, были зонтики, но мы в них не нуждались – мы приветствовали этот прекрасный дождь с тем же энтузиазмом, с каким приветствовали все, что предлагал нам Париж. Почти все листья еще были зелеными, но кое-где виднелись и золотые, и коричневые. Все казалось таким странным – в воздухе смешались сладкая меланхолия и праздничное волнение. В Париже с ноября 1918 года проходила грандиозная вечеринка – двадцать четыре часа в день.

В ближайшее время мы должны были к ней присоединиться. Мы не колебались ни секунды. Пожалуй, в Париже для нас началась эпоха джаза.

Париж – не просто шлюха. Это настоящая королева шлюх, презирающая сутенеров, отгоняющая поклонников небрежной лестью, знающая: пусть красота увядает понемногу с каждым годом, но можно сохранить изящество и привлекательность, ведь то, чего лишает природа, легко вернет косметика. У Парижа, конечно, нет никакого золотого сердца. Этот город – как холодная продажная богиня, оценивающая секс точно так же, как взвешивают сладости. Богиня может быть удивительно чопорной, но, по сути, остается провинциальной матроной. Она придает большое значение внешности. Она знает точную цену всем добрым чувствам, и она продает романтику в розницу по граммам. Она – кружева, накрахмаленные до каменной твердости. Она – корсет, стягивающий кости. Она – ароматная приманка для мух; иллюзия наслаждения, способная лишить вас всех наличных денег с нежной девичьей улыбкой. Одна улыбка – сто франков. Очарование имеет свою рыночную цену, ее назначали бы на фондовой бирже, если бы кто-то когда-нибудь осмелился раскрыть правду. Но никто не решится, а если и посмеет, его все равно не услышат, ведь Париж, больше чем любой другой город, увлечен путаницей, маскировкой, обманом. Всем известно: где двусмысленность, там и деньги. Немногие парижане готовы согласиться с банальной мыслью: чем больше человек рассуждает о любви, флирте, проявлениях бессмертного чувства, тем чаще он демонстрирует жадность, продажность и необоримую жестокость. Ласковые слова зачастую неразрывно связаны с жадностью, которую они маскируют.

Париж играл роль великой куртизанки на протяжении сотен лет. Город терпел поношения (а каким шлюхам не приходится от них страдать?) и даже иногда переживал эпохи вынужденной добродетели, домашней скуки, нерешительного раскаяния. Но шлюха очень скоро возвращалась к своему ремеслу, приподнимала алые юбки, надевала роскошные шляпы, являлась во всем блеске кокетства со слабым намеком на вульгарность и похабными гримасками. Но как она злилась, когда возникали сомнения в ее добродетели! Как она вопила и взывала к закону! Кроме того, не получая ответа на свои просьбы, она окончательно забывала обо всех претензиях на благовоспитанность. Она переходила в наступление. И все же случалось, что человек, которому она угрожала, ничего не пугался – тогда она снова начинала говорить нежным голосом, смирялась, потупляла глаза, смягчалась, бормотала извинения и выражала дружелюбие, распахивая свои утешительно-роскошные объятия. Позже, почувствовав, что может безнаказанно достичь цели, шлюха убивала своего предполагаемого завоевателя, когда он спал, раздевала его донага и выбрасывала тело из экипажа в реку.

Париж задумчив и жаден. Это шлюха, способная изображать добродетель и высокомерие. Она сберегает свою красоту любой ценой, готовая отдаться и другу, и врагу. Сдаваясь врагу, она оглядывалась на него через плечо, имитируя достойную капитуляцию: мол, это тяжело, но что мне еще остается делать? Я беспомощна и не могу защититься. Эта проститутка – экран, на который мужчины проецируют свои величайшие фантазии, наделяют ее свойствами, которыми она в реальности не обладает, которыми не может обладать ни женщина, ни город. Эта шлюха также сбивает с толку и женщин. Она берет их за руки, она показывает им тайны своей красоты, она притворяется, что сделает их своими наперсницами, но на деле готовит их погибель. Иногда, если ее планы рушатся, она как будто опускает руки. Ее волосы выпадают. Она резко сдает. Ее поношенное платье свидетельствует о благородной бедности, она безнадежно и цинично поет о предательстве, смерти и конце романа. И вновь, прикидываясь уязвимой, она завоевывает сентиментальных союзников, покоряет новых жертв, а потом может безнаказанно стать прежней – бойкой и жадной. Она знает, сколько выпить и сколько съесть. Она ценит внешность превыше принципов, она радостно приветствует удобную ложь и решительно осуждает наивную честность. И как она любит развлекать солдат! Она предпочитает своих – но сгодятся любые. У нее есть склонность к золотым аксельбантам и серебряным медалям. Когда она видит раны и с безопасного расстояния вдыхает запах пороха, то сразу чувствует прилив волнения; марш боевого отряда, взмах запятнанного кровью знамени, горделивая поступь жеребца на плацу так же хороши, как наличные в руке, ведь она знает слабости солдат и может оценить их до последнего су. Она любит славу. Она охотится на львов. А если львов не найдется – что ж, она изготовит их из подходящих материалов. Там, где есть большие претензии, есть и бумажники, способные их подкрепить. Интриги ее влекут ничуть не меньше; чем больше тайн – тем больше золотых луидоров понадобится, чтобы купить молчание. Так что она ведет свою политику в потайных комнатах, в спальнях, в переулках и хорошо охраняемых зданиях, а риторика ее представителей поистине чрезмерна и поражает великолепным идеализмом, словами о чести, славе и этике. В Париже мы не отыщем мелкого цинизма страдающих молодых людей; зачастую эта шлюха напоказ ужасается цинизму, протестует, утверждает превосходство эмоций и человечности, но в своем поведении, как любая успешная проститутка, она цинична до кончиков ногтей, и единственная ценность, которой она по-настоящему дорожит, – это содержимое ее личного сейфа. Париж ограбит незнакомца гораздо изящнее, чем любой другой город. Сначала эта шлюха возьмет ваши деньги, а потом, если решит, что игра стоит свеч, заберет ваше сердце, ваш талант и, наконец, вашу жизнь. По сравнению с Парижем все прочие города наивны. Шлюха относится к соперницам с презрением или ненавистью. Если они нахальны, вульгарны или грубы, она обижается, опасаясь, что их дурная слава может прилипнуть и к ней. Она не хочет уступать в игре. Ее называли аристократкой, мадонной, ангелом. Она верит, что однажды проснется и обнаружит: ей больше не нужно притворяться. Она быстро станет настоящей дамой, достойной вдовой, подобно Вене или Праге, способной изящно стареть и добиваться власти не с помощью шантажа и лести, а на основе общего уважения. Это невозможно, и шлюха знает об этом, но цепляется за надежду, как иные цепляются за религию.