Карфаген смеется - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Муркок cтр.№ 33

Снова и снова я пытался вас предупредить. Вас уничтожали изнутри. Даже ваши научные журналы не обращали на меня внимания. В «Новом ученом» ^[49] заправляют коммунисты. И все-таки им пришлось напечатать одно из моих писем. Партийная наука – не истинная наука, она не лучше магии, она хуже алхимии. Если научный идеал извращают во имя политической целесообразности, то вскоре всем начинают заправлять такие люди, как Лысенко или Хойл ^[50], – танцующие медведи, готовые плясать под любую дудку. Они готовы дать то, что нужно их хозяевам. Миссис Корнелиус утешала меня. Только она ценила силу моей преданности, но не боялась ни за мой разум, ни за мою душу. Она знала, что мир оценит меня – возможно, после того, как мы оба умрем. А ведь я хотел только знания. Я претерпел великое множество оскорблений – духовных, моральных, физических. Я как маленькое степное дерево с длинными корнями, которое гнется на ветру и никогда не ломается. Посадите меня на Портобелло-роуд, окружите афроамериканцами и азиатами, накормите еврейскими «Вимпи» ^[51] и корнуоллскими мясными пирогами – и все равно я выживу. Некоторые пожилые люди у Финча и в «Принцессе Александре» слушают меня. Я теперь слишком беден, чтобы ходить в «Элджин», миссис Корнелиус умерла. Ее друзья знали, что такое истинное страдание. Они еще помнили тридцатые годы и две войны. Но только старый грек знает, что на самом деле означает число «1453». Он продает рыбу и жареный картофель напротив моего магазина. От него воняет жиром и уксусом. Его одежда покрыта коричневыми пятнами, как и кожа. Люди уважают его ничуть не больше, чем меня.

Когда последний император Византии умер на стенах своего города, сжимая в руке меч, на турках были доспехи и золотые шлемы. Они несли знамена ислама и выкрикивали имя Аллаха. Турки пришли со своими ятаганами и своими рабами, своими евнухами и своими гаремами, своими мечетями и своими имамами, и они овладели Константинополем. Но теперь турки маскируются. Он потешаются над Бастером Китоном в кинотеатре «Националь», они посещают лекции в Лондонской школе экономики, они пьют пиво в пабах и спят с суррейскими девственницами. Они становятся звездами сцены или дантистами. Они мило улыбаются и говорят тихими приятными голосами. Но за этим фасадом всегда кроется 1453‑й. Через тысячу лет устремления турок не изменились. Они одинаковы – с тех самых пор, как гунны, предки турок, впервые вторглись на Запад, когда душегуб Баязет привел свои войска к стенам Константинополя и отступил. Он потомок Аттилы и брат Тамерлана. От евреев он узнал, как подкупать продажных, чтобы победить отважных и погубить сильных. Арабы верят, что избавились от его империи, и все же продолжают его дело, не понимая этого. Старый грек знает все о турках (турок держит меч за спиной, когда молит о помощи, простирая к вам одну руку), но он – грек, и потому ничего не делает. Он только говорит. Он улыбается и предлагает мне остатки своих товаров, мягкую пикшу и кусочки холодной трески. «Вы добрый христианин», – говорю я ему. Мы оба знаем, что доброта и смирение – это настоящее самоубийство. Но какова альтернатива? Вот парадокс, с которым всем нам приходится жить. Вот главнейшая тайна христианства.

Мне часто задавали этот вопрос: «Сколько же еще тысячелетий мы, щедрые, благородные люди Запада, будем страдать от алчности коварного Востока?» Ответ прост. Мне жаль, что я не знал его в 1920‑м, когда «Рио-Круз» плыл по Босфору. Теперь я говорю: «Пока христианский император не отслужит мессу в Айя-Софии!»

С крестом и мечом света он придет с Запада, чтобы отомстить за нас! Он растопчет темных потомков Карфагена, они падут под серебряными копытами белоснежной лошади! Карфаген не ведает идеалов, кроме завоевания, не ведает радости, кроме жестокости, не ведает братства, кроме братства меча. Они – дети Каина, зараженные древним злом. Они должны погибнуть. Агнец восстанет над Константинополем, и две ноги его будут в Европе, а две – в Азии!

Бежать в Австралию – это не решение.

Гунн уже в Вене. Он в Брюсселе и Париже. Он в Берне и Баден-Бадене. Он достиг ворот Стокгольма и Осло! Неужели наши христианские рыцари гибли тысячами впустую? И никто не слышал о стандартных приемах коммунистов? Когда прямая атака невозможна – обманом проникни внутрь. И неужели сенатор Маккарти ^[52] был тем самым вопиющим в пустыне?

Говорят, у Адольфа Гитлера был темный разум. Если это верно, тогда у меня тоже темный разум. Я знаю врага, мне известна его тактика. И за это они посадят меня в сумасшедший дом? Только в прошлое воскресенье какой-то английский генерал написал в газету, что не может понять, почему так много казаков, украинцев и белогвардейцев присоединились к немецкой армии. Я послал ответное письмо. Они решили отомстить всем, кто их предал. Сталин одинаково боялся патриотов и предателей. Он убил всех выживших. Грузин, как мы говорили, – это просто турок, надевший чистое пальто. Я уже охрип, предупреждая всех вокруг, мои силы слабеют. Я заблудился в этих диких местах, среди грязи и мерзости. Меня атакуют со всех сторон. На меня клевещут. Матерь Божья! Что я еще могу отдать? Неужели мне некому передать свое знание? Где мои сыновья и дочери? Один ребенок – все, чего я хочу. Неужели и это слишком много? Белый свет очищает мой разум, и ртуть течет из моих глаз. В снегу – ангелы, их мечи – из серебра. Маленькие девочки в хлопковых платьях бегут ко мне с клочками бумаги, а я не могу прочитать, что там написано. Они ослепляют меня. Карфаген на горизонте. Византия сияет, как зеркало. Предстоит последняя война. И рыцари Христовы спят. О, как я завидую этим самоуверенным евреям!

Туман был у меня во рту.

Туман был у меня во рту. Судно ползло по бурному, шумному, невидимому морю. То и дело слышался жалобный стон корабля, который почти немедленно заглушался и искажался в тумане. Я дрожал, кутаясь в пальто, пальцы сомкнулись на пистолетах. Палуба как-то суетливо раскачивалась у меня под ногами. Я видел, что темные тени появлялись и исчезали на мостике, но никто ничего не говорил. Казалось, иногда на наши сигналы отвечали другие сирены, но, возможно, это было просто эхо. Я философски задумался о том, могла ли моя жизнь завершиться, пройдя полный круг, мог ли я умереть в тот же день, в который родился, так и не увидев Константинополя. Эти мысли отвлекли меня. Наверное, я страдал от жажды и передозировки кокаина, но внезапно пришел к выводу, что у меня симптомы сыпного тифа Герникова. Впрочем, я чувствовал себя спокойным и уравновешенным. И вновь сирена, подобная трубному гласу, заставила все судно содрогнуться. Я провел по губам влажной перчаткой. Туман, словно руки мертвецов, цеплялся за дубовые и медные детали корабля. Не сумев разглядеть берег, я решил вновь прибегнуть к помощи кокаина. Я верил в укрепляющую силу этого средства, по крайней мере, порошок должен был помочь мне продержаться до тех пор, пока я хоть мельком не увижу Византию. Я ни за что не хотел пропустить это зрелище – мне много раз говорили, что это одно из величайших чудес мира. Я решил: если я умру, то умру, созерцая рай. Я спустился по трапу на нашу палубу, открыл дверь каюты и неожиданно обнаружил, что миссис Корнелиус не спит.