В первый раз глаза их встретились и взгляды задержались. Парис почувствовал, как этот взгляд вынимает из него душу и вкладывает новую. Неизвестно, лучше или хуже была эта душа, но, во всяком случае, она была совсем другой. Все ощущения, все чувства, сама жизнь остановились в Парисе. Всё его существо подчинилось власти этого волшебного взгляда.
— Среди твоих предков не было горгоны Медузы? — выдавил из себя Парис, не в силах отвести взгляд от Елены.
Елена хихикнула:
— Горгона Медуза? У тебя что-то окаменело?
Только к утру Парису вернулось сознание. Он проснулся от поцелуев Елены и пытался понять, что произошло, под её шёпот: «Увези меня отсюда! Судьба свела нас навеки, и мы не можем больше разлучаться».
«Похищение! — Мысль камнем из пращи стукнула в голову царевича. — Похитить чужую жену, жену человека, который принял меня как друга, который принимал меня за друга. Поступок, который не может оправдать даже воля богов. Но она сама просит меня об этом — женщина, которую я люблю, женщина, обещанная и данная мне самой Афродитой».
Что он мог поделать? Он уже не принадлежал себе — он был игрушкой в руках богов, которой они перебрасывались как дети мячиком. Может ли мячик действовать по своей воле? Кто его знает — если и есть мячик, который сам решает, куда ему лететь, то это был не Парис.
Он смотрел, как слуги переносили на корабль сундук за сундуком, пытался возражать, что незачем брать с собой столько — в Трое всё это и так есть, а забрать у Менелая его добро — это не просто похищение жены, а ограбление. «Это всё моё! — заявляла в ответ Елена. — Тут ничто Менелаю не принадлежит. Неужели тебе мало, что я оставляю здесь свою дочь?! Уж вещи-то я могу с собой взять!»
Энея происходящее забавляло. Он находил затею Париса романтичной, ему нравилось быть втянутым в такое захватывающее приключение, тем более что его мама это предприятие явно одобряла.
Похитители спешили отплыть раньше, чем проснутся братья Елены, по понятным причинам они не хотели с ними прощаться. Уже когда корабль отчалил, путешественники заметили, что Эрот остался в Спарте. Впрочем, это их не обеспокоило: то был очень самостоятельный ребёнок, вполне способный сам решать, с кем ему идти и где оставаться. Если его нет на корабле, значит, он сам так захотел, и так тому и быть.
Троянский корабль уносил с собой Елену. Люди, оказавшиеся на берегу этим ранним утром, смотрели ему вслед не потому, что догадывались, какую роль происходящее на их глазах событие сыграет в мировой истории и культуре. Великие исторические события редко бывают эффектными и обычно не привлекают к себе внимания современников. Люди просто смотрели на отплывающий красивый корабль с Афродитой на носу.
А в Трое в это время плакала Кассандра, вновь мучимая ужасными предчувствиями.
Недобрые предчувствия беспокоили и Фетиду. У неё не было такого дара предвидения, как у олимпийских богов, но женская интуиция и чувства матери подсказывали ей, что над её сыном нависла какая-то опасность. Обернувшись дельфином, она несколько раз проплыла мимо идущего из Спарты корабля, пытаясь понять, что в нём так её беспокоит, но, так и не поняв, уплыла.
Афродита смотрела с носа корабля вперёд взглядом полным радости и злорадства. Афина у себя во дворце, что-то напевая, надраивала доспехи. Гера ехидно глядела с Олимпа на корабль, и коварная улыбка блуждала по её лицу. Все три богини были довольны и радовались — каждая чему-то своему.
Гермес выключил ясновизор и сказал, усмехаясь:
— Я только одно не понимаю. Скажи мне, Афродита, в чём провинился твой протеже, что ты ему подсунула эту… Елену.
Афродита обиженно надула губы:
— А что такое? Разве она не красивая?
— Красивая. Как горящий город. Она могла бы составить счастье десятку диких циклопов. Но не будет ли этого счастья слишком много для одного скромного юноши? Может, Парису стоило бы дать награду, скажем так, попроще?
— Богини не мелочатся, когда награждают тех, кто им нравится, — сердито нахмурившись, ответила Афродита. — И вообще ты ничего в этом не понимаешь: всякие грубияны вроде тебя любят скромниц, а застенчивым юношам, как Парис, только такие, как Елена, и нужны.
Гермес рассмеялся, подсел к Афродите и бесцеремонно прижал её к себе:
— А ведь ты не права: я в этом понимаю не меньше, чем этот мужлан Арес. И вовсе не только скромницы мне нравятся. Такие, как ты, для меня самое то.
— Но-но! — возмутилась Афродита, не очень настойчиво отстраняя локтем нахального бога. — Насмотрелся тут постельных сцен!
— Это всё пустяки. Что эти двое понимают в истинных чувствах! Самая главная постельная сцена только впереди.
— Какие ещё истинные чувства?! Ты беспринципное чудовище, Гермес!
— Разве это плохо? Все войны от принципиальности. Только беспринципные люди могут договориться о мире.
— Ты отвратителен! Представляю, каких уродов я от тебя нарожаю!
— Фросенька, я тебя умоляю! Ну почему же обязательно уродов? Родится очаровательный мальчик, назовём его в честь нас Гермафродитом.
Богиня не нашла что возразить. Да она и не искала.
Диоскуры
Кастор и Полидевк проснулись поздно и обнаружили, что дворец опустел: троянские гости уплыли, прихватив с собой Елену. Подробности братьям рассказал Эрот — единственный из гостей, оставшийся в Спарте. Новость была воспринята на удивление спокойно:
— Всё-таки Ленка добилась своего. Уж как она ждала, что её похитят, — вот и дождалась.
— А Парис-то этот парень не промах. Ведь не скажешь по виду. Вот уж в тихом омуте черти водятся.
Они порадовались, что после того, как Елена вышла замуж за Менелая, следить за ней они больше не должны — теперь это забота её мужа. Если понадобится, они, конечно, готовы поучаствовать в поисках или в освобождении сестры — им это не впервой, но сами они ничего предпринимать не собирались. А в тот день им было и не до этого: они были приглашены на свадьбу своих двоюродных братьев Идаса и Линкея и не намеревались менять планы.
Быстро собравшись, они отправились в путь вместе с Эротом, который заявил, что обожает гулять на свадьбах, и по пути развлекал их непристойными анекдотами, причём рассказывал он так мастерски, что братья просмеялись всю дорогу, удивляясь, откуда у этого мальчишки, вся одежда которого состояла из игрушечного лука и колчана со стрелами, такие познания и способности.
Идас и Линкей, хоть и не были так знамениты, как Кастор и Полидевк, по справедливости заслуживали не меньшей славы. Почти все подвиги те и другие братья совершали вместе, соперничая в доблести: вместе плавали в Колхиду за золотым руном, вместе охотились на калидонского вепря, вместе воровали коров. И поскольку ни те, ни другие никогда не признавали других лучше, сильнее и доблестнее себя, почти каждый совместный подвиг завершался дракой.