Века перемен. События, люди, явления: какому столетию досталось больше всего? - читать онлайн книгу. Автор: Ян Мортимер cтр.№ 66

Адам Смит, написавший «библию» экономики свободного рынка, забил последние гвозди в гроб меркантилизма. Смит читал Кантильона и общался с физиократами. А еще он был другом Давида Юма, который и сам писал о количественной теории денег. Величайшее произведение Смита, «Исследование о природе и причинах богатства народов» (1776), стало кульминацией целого века экономических теорий. В книге обсуждается разделение труда и его достоинства, способы использования денег, уровни цен, процентные ставки и стоимость труда, природа экономического прогресса, экономические последствия колонизации Нового Света и различные системы политической экономики. Ключевым аргументом Смита стало то, что государству не нужно защищать себя от своекорыстия торговцев, потому что торговцы, обогащая себя, одновременно обогащают и страну. Он четко изложил аргументы в поддержку свободной торговли: высокие пошлины на импорт стимулируют контрабанду, а при низких пошлинах ввозить чай или спиртное в страну тайком просто невыгодно. Кроме того, он показал, что старые взгляды на накопление богатства просто неверны: страны не получают никакой выгоды, накапливая огромные количества драгоценных металлов и ничего с ними не делая. Его книга сразу же обрела огромный успех. И, что важнее всего, она привлекла внимание политиков. Лорд Норт, тогдашний премьер-министр, согласился с аргументами Смита о налогообложении и свободной торговле с Ирландией. Его преемник Уильям Питт-младший всей душой выступал за свободную торговлю и составил договор с Францией, воплотивший идеи Смита в реальность.

Новое экономическое мышление XVIII в. было связано не только с политической экономикой, но и с личной прибылью. Как мы уже видели в разделе о Сельскохозяйственной революции, люди начали вкладывать средства в землю, чтобы она приносила урожаи получше. Ключевым понятием в подобных инвестициях был капитал. Чтобы купить землю, оплатить ее осушение или какие-то другие улучшения, предпринимателям требовалось брать деньги в долг. Таким образом, в XVIII в. по-настоящему оформилась банковская отрасль. В 1750 г. в Англии было около дюжины частных банков, в 1784 г. – уже 120, а в 1793–280 ^[141]. К 1800 г. в одном Эксетере было целых пять банков, которые одалживали деньги жителям Мортонхэмпстеда и прочих поселений – заметный контраст с началом книги, когда на юго-западе Англии наличные деньги вообще были практически не в ходу ^[142]. Кредиты, предлагаемые банками, оказали намного большее влияние на денежную массу, чем инфляционистская эмиссия банкнот, предпринятая Джоном Ло. Если несколько вкладчиков положили в банк 1000 фунтов, а банк держал в резерве 10 процентов своих депозитов, то он мог выдать кредитов на 900 фунтов. Если эти 900 фунтов были вложены, скажем, в строительство фабрики, и строитель вложил полученную сумму в другой банк, тоже держащий в резерве 10 процентов депозитов, то второй банк может выдать кредитов еще на 810 фунтов. Исходные 1000 фунтов теперь стоят на бумаге 2710 фунтов – и это всего после двух циклов «вклад-кредит». Благодаря этому механизму банки смогли приумножить капитал и помочь с финансированием огромного количества сельскохозяйственных и промышленных вложений, что весьма положительно сказалось на процветании страны.

Будет неправильным закончить раздел об экономической теории, не упомянув одного из важнейших мыслителей этого века. Томас Роберт Мальтус был английским священником, на которого заметно повлияли труды Адама Смита и Давида Юма. Реагируя на слепой с виду оптимизм таких философов эпохи Просвещения, как Тюрго и Уильям Годвин, которые считали, что прогресс не закончится никогда, Мальтус приложил принципы новой экономики к самому фундаментальному вопросу, лежащему в сердце любого общества: всем ли людям достаточно еды? Как он указал в первом издании своего самого значительного труда, «Опыт закона о народонаселении» (1798), на протяжении всей истории значительная часть общества не могла выбраться из глубокой нищеты, и в то время положение оставалось прежним – и, тем не менее, оптимисты эпохи Просвещения не могли объяснить, почему так вышло и как с этим можно бороться. Мальтус писал:

Мальтус увидел, что численность человечества увеличивается в геометрической прогрессии, экспоненциально, а вот запасы пищи – в арифметической прогрессии. Таким образом, растущее население невозможно поддержать не только в голодные годы. Если страна, в которой живет семь миллионов человек, может легко себя прокормить, объяснял Мальтус, ее население продолжит увеличиваться до тех пор, пока тем же количеством еды, что раньше кормило семь миллионов, не придется кормить семь с половиной или восемь миллионов. Цены на еду поднимутся из-за спроса. Однако бедные рабочие обнаружат, что из-за того, что их число выросло, цена труда уменьшится из-за переизбытка. Таким образом, определенная часть общества лишается пищи из-за естественного процесса размножения. В реальности, однако, рост населения сдерживается определенными факторами. Оглядываясь назад, Мальтус отметил, что переизбыток населения обычно сокращается с помощью голода, болезней или насилия. Кроме того, люди могут принимать превентивные меры ограничения роста населения – с помощью откладывания брака на более поздний срок, контроля над рождаемостью, целибата или абортов. Так или иначе, прогрессисты Просвещения слишком благодушны. Мальтус утверждал, что нынешнее общество не только не способствует прогрессу, который, в свою очередь, улучшает качество жизни абсолютно всех его членов, но и совершает нечто прямо ему противоположное.

Слова Мальтуса не понравились как многим его современникам, так и их потомкам; даже сегодня скептики очень негативно реагируют даже на упоминание его имени. В свое время он пережил немало персональных нападок и обвинений в бессердечности. Те, кто верили в прогресс, считали (и были в том неправы) его препятствием на своем пути, проповедником верной гибели. Они, конечно же, просто стреляли в гонца, принесшего дурную весть: экономисты-пессимисты не виноваты в падении экономики, более того, они наносят меньше вреда, чем оптимисты. Что же касается бессердечности – Мальтус был каким угодно, но не бессердечным. Напротив, он представлял собой редкое явление – экономиста, искренне заинтересованного в участи бедняков, а не занятого исключительно вопросами прибыли. Он был совершенно прав, сказав, что нужно избавиться от ловушки бедности, если мы хотим, чтобы прогресс действительно помог всем, а не немногим. Его мрачные предсказания не сбылись не из-за того, что он был неправ в принципе, а потому, что изобретатели и предприниматели научились использовать ископаемое топливо и улучшили способы удобрения почв и транспортировки пищи, добавив, таким образом, к уравнению новые переменные. Так уж вышло, что факторы, которые не дают сбыться предсказаниям Мальтуса, по-прежнему зависят от стабильности поставок ископаемого топлива. Соответственно, он остается одним из самых важных писателей-экономистов. Его имя и концепция «мальтузианских сдерживающих факторов» часто упоминаются теми, кто пытается предсказать рост населения и экономические тенденции. Но здесь, в качестве экономиста XVIII в., которого в наименьшей степени интересовала прибыль и в наибольшей степени – беднейшие слои населения, он является символом того, насколько далеко ушла экономическая мысль со времен меркантилизма и королевских монополий.