Когда далекие вершины осветило встающее солнце, разведчики вернулись.
— Что вам удалось выяснить? — спросил их Списсенс.
Увидев груду оружия, Тейрлинк покачал головой и сказал:
— Не думаю, что все это может нам пригодиться, капитан.
— Почему? Неужели громилы с «Доруса» превратились в ягнят благодаря какому-то волшебству?
— Волшебство не превратило их в ягнят, но я не сомневаюсь, что только благодаря волшебству они исчезли!
— Как исчезли? Что ты такое говоришь?
— Так оно и есть, капитан! «Дорус Бонте» опустел, словно старая раковина устрицы!
— Опустел? — недоверчиво воскликнул граф.
Эванс и Ригольбер дружно подтвердили случившееся.
— Нам удалось без труда подобраться к судну, — рассказал англичанин. — Дорога вдоль побережья на представляла трудностей. Только отсутствие деревьев не позволяло нам представить, что мы движемся по аллее парка. Судно было причалено к берегу с помощью толстых канатов, наброшенных на столбы. На борт можно было подняться без каких-либо мостков. Нигде не горел свет, даже в штурманской рубке, не было и фонаря возле штурвала. Некоторое время мы прятались в темноте, потом осторожно приблизились к судну.
— Нас очень удивило, что с палубы на сушу сбежало несколько лисиц, — со смехом сказал Ригольбер.
— Обычно эти осторожные животные стараются держаться подальше от человека, — добавил Тейрлинк. — Если, конечно, это не какие-нибудь особенные лисы. Мы поняли, что нет необходимости соблюдать осторожность, и решительно поднялись на судно. Конечно, мы смогли осмотреть судно только очень бегло, потому что было слишком темно. Тем не менее не вызывало сомнения, что судно покинуто экипажем.
— Нам нужно будет убедиться в этом! — воскликнул Мартин Списсенс.
— Разумеется, вы должны проверить наши наблюдения, капитан, — согласился Ивон Тейрлинк.
Немедленно была организована еще одна команда в составе Списсенса, графа де Вестенроде, Пьера Каплара, Гюстава Лемана и Эме Стивенса, отправившаяся осматривать «Дорус».
Ночью температура опустилась до шести градусов ниже нуля. Добравшись до фьорда, разведчики увидели, что течение в нем остановилось и благодаря этому появилось множество льдин. К счастью, ветер ослабел, и можно было не опасаться дальнейшего понижения температуры. Через час пути группа увидела мачты парусника, укутанные легким утренним туманом. Вскоре они оказались перед тихими водами Инлета в полумиле от «Доруса». При приближении к судну из распахнутых дверей каюты выскочили две лисы, быстро скрывшиеся среди камней.
— Тейрлинк был прав, — проворчал Списсенс. — Животные уловили запах сала или еще чего-нибудь съедобного и поняли, что можно воспользоваться отсутствием человека. Останься на борту хотя бы один человек, они держались бы на расстоянии. Короче, мы можем без каких-либо опасений посетить судно.
«Дорис» подверглось тщательному осмотру. В каютах ничего интересного обнаружить не удалось, но вот камбуз, как оказалось, подвергся настоящему разграблению лисами; мешки с сухим горохом и бисквитами были опрокинуты и рассыпаны, повсюду валялись объедки сала и солонины.
Каплар добрался до каюты господина Пранжье. Дверь в нее оказалась заперта, но моряк легко справился с замком с помощью ломика. Он с изумлением ознакомился с содержимым каюты.
— Провалиться мне на этом месте, если в содеянном виноваты лисы! — воскликнул он. — Вообще-то они обычно не пользуются фомкой, да и с ключами у них должны были возникнуть проблемы.
Уютная и ухоженная каюта представляла картину настоящего разгрома. Двери стенных шкафов болтались на сорванных петлях, их содержимое не просто валялось на полу, но и было разорвано в клочья. Книги, приборы, предметы мебели, дорогие бархатные шторы — все было разорвано, разломано, раздроблено какой-то дьявольской силой, основательно порезвившейся в каюте.
— Это невозможно объяснить никакой логикой, — сказал пораженный граф де Вестенроде.
Гюстав Леман заметил, с каким вниманием граф осматривал хаос обломков.
— Можно подумать, что кто-то использовал здесь паровой молот, — заявил Списсенс.
— Паровой молот… — задумчиво повторил граф. — Возможно, нечто похожее… Но…
Он провел пальцем по глубокой борозде на поверхности столика красного дерева.
— Камни… Если бы гиганты каменного века поработали здесь своими кремневыми топорами, результат, скорее всего, был бы аналогичным.
Он показал Пьеру Каплару черную крошку, прилипшую к его рукам.
— Это базальт, — негромко заключил он.
— Камни из долины Тинга! — прошептал рулевой.
Гюстав Леман, копавшийся в обломках, неожиданно воскликнул:
— Смотрите! Я узнаю это!
Он показал обломок камня, кристаллический излом которого отливал зеленым.
— Он очень похож на тот черный камень с зелеными прожилками, который господин Пранжье украл у меня и который…
Он покраснел и замолчал.
Граф взял у него камень.
— Кажется, я начинаю понимать, — пробормотал он. — Несчастный Пранжье! Наверное, он нашел точно такой же камень у убитых эскимосов…
На его лице проявилась смертельная бледность.
— Он пошел на смертельный риск! Он развязал Тоормак! — произнес он дрожащим голосом.
Списсенс и Каплар хотели расспросить его, но в этот момент послышался крик:
— Сюда! Скорее!
— Это Эме! — воскликнул Гюстав, выскакивая из заваленной мусором каюты.
Эме выглядывал из каюты капитана.
— Скорее, скорее, сюда! — взволнованно кричал он.
В противоположность каюте Пранжье, каюта капитана оставалась в порядке, если не считать нескольких опрокинутых стульев и валявшихся на полу подушек. Среди подушек, частично заваленное ими, лежало тело.
— Чей это труп?
Каплар поспешно откинул подушки.
— Это Холтема!
На полулежал бледный и неподвижный капитан «Доруса».
Пьер наклонился над телом.
— За свою жизнь я видел немало мертвецов, но никогда еще мне не приходилось видеть на их лицах выражение такого невероятного ужаса!
Граф де Вестенроде в свою очередь склонился над телом капитана.
— Этот человек жив! — заявил он, выпрямляясь. — Скорее, принесите воды и что-нибудь спиртное. Где аптечка скорой помощи, Каплар?
Аптечка оказалась в каюте, и граф достал из нее все, что требовалось в этот момент. Несколько часов после этого он безуспешно пытался привести в чувство лежавшего без сознания моряка.
— Это не имеет смысла, господин граф, — сказал Списсенс, — Холтема взял курс на противоположную сторону Бытия, и у нас нет возможности вернуть его.