– Да где же были твои мозги, Песок? Что же ты натворил? Ведь знал же, что перевертыш не врет… Что нам теперь делать?
– А что делать, Глава? – он перекидывался удивленными взглядами со своими друзьями, но и те не знали ответа. – Выкуп брать, что ж еще?
– И кто из вас отправится с требованием во дворец Их Величества? Нет-нет, добровольцы, что же вы стесняетесь? Поднимайте руки.
Добровольцев не нашлось, а Песок теперь говорил гораздо тише и менее уверенно:
– Так… с почтовиком письмом отправим…
– И ты уверен, что они явятся сюда именно с выкупом, а не с чем-нибудь другим? Например, армией.
– Не уверен, Глава…
Песок совсем плечи опустил и выглядел теперь чуть ли не так же плохо, как Лю. А Глава продолжал своим мягким, почти ласковым голосом:
– Отпустить их надо было, просто отпустить… А не хватать кусок, который проглотить не получится. Жадность многих погубила.
– После того, как они столько наших положили? – Песок вскинул голову, но тут же снова потупился. – Не подумал, прости…
– Ты не просто не подумал, ты их в наш лагерь привел. Перевертыша из столичной стражи привел, который своим обязательно теперь доложит. То есть мы и отпустить их не можем, и убить побоимся, потому как… Что там про Великого Кудесника было?
– С землей сравняет, – Песок выглядел все хуже.
– Кудесники, на них нет свечек? – Глава посмотрел в сторону, и там сразу двое уверенно помотали головами. Тогда он тяжело вздохнул, подумал мгновение и решил: – Заприте обоих. Кудесник Лилуш, дважды в день проверяй, не появятся ли свечки. Перевертыша в кандалы, чтоб он нам неприятностей ночью не устроил. И девицу пока не трогайте, тут подумать надобно. Песка повесить во-о-он на той сосенке. Давно там никто не висел, оттого и расслабились… И да, когда вернется Ветер, тоже повесьте, пусть рядышком два идиота и болтаются. Сразу нужно было это сделать, когда он с кровопийцей так же прокололся, сегодняшней ошибки бы уже не повторили.
– Глава!
Но крик возвращенца Песка уже никого не остановил. Отрава даже не стала оборачиваться, когда ее толкали к одному из деревянных сараев. Там ей руки стянули за спиной веревкой, а Лю приковали цепями, перетянув при этом и шею, и живот, чтобы не сумел перевернуться. Он и без того едва на ногах держался, а с такой тяжестью даже пошевелиться не мог. Прислонился к стене, закрыл глаза ненадолго, потом открыл и улыбнулся. От этого вообще умереть захотелось – из-за нее он попал в беду, из-за нее даже драться дальше не мог, а сейчас сидит, морщась от боли, и улыбается ей кровавой улыбкой.
– Ничего, Отрава, ничего. Жаль только, что воды не дали.
Она не стала отвечать – нелепо сейчас произносить слова, которые никаких переживаний не отразят. Отрава просто смотрела на него и думала, что влюблена теперь еще сильнее. И о том, почему это чувство никогда ответа не найдет, даже если они выживут. Потому что он – герой, а она – ничтожество. Еще день назад она этого так отчетливо не видела, но теперь поняла. Даже Нанья, которая их бросила, не была виновата так сильно – она-то сама бежала по лесу, никого не задерживая, она нескольких разбойников изувечила, она сделала в тысячу раз больше, чем Отрава, у которой почти сразу выбили нож… Думать плохо про Нанью не получалось вовсе – та никогда и не скрывала, что не умеет бороться со страхом. Если разбойники ее поймали, то убили на месте. Кудесника с такими способностями взаперти можно удержать, только залив кипящим свинцом рот. Поэтому Отрава даже надеялась, что подругу просто убили на месте.
– Вот мы его и нашли, – Лю кивнул в сторону. – Ну, привет, Кристофер Кирами.
– И ты будь здоров, перевертыш. Надеюсь, вы знаете много баек, а то тут бывает скучновато.
Отрава из-за смятения в ту сторону еще не смотрела. Кровопийца лежал чуть поодаль, он с трудом поднял голову, а потом сел. Его цепи выглядели еще массивнее, чем у Лю. Он был похож на родителей – такие же тонкие черты лица и белые волосы, только короткие и грязные. И говорил точно так же монотонно. Одежда висела на плечах рваными лоскутами, вся в крови.
Кровопийца заметил ее взгляд:
– Они в меня ножи метают. То ли посмотреть, как быстро заживет, то ли просто боятся, что я заскучаю. Вчера… или на прошлой неделе… отрезали палец – глянуть, отрастет ли новый, – он попытался поднять руку, но потом просто показал взглядом, но Отраве было не рассмотреть.
Ей стало жаль его. Да, кровопийца, но ради чего пленника пытают две недели?
– Отрос палец-то? – зачем-то спросил Лю.
– Я тебе что, цветочек весенний? – вопросительные интонации в голосе Кристофера можно было только предположить, но не расслышать. – Хряково выглядишь, перевертыш, от твоего вида вся надежда на спасение умирает.
– Меня зовут Отрава, а его – Лю, – сказала Отрава, почувствовав, что в этой ситуации вполне можно оставить в стороне предрассудки. Он последним заявлением обозначил кое-что важное – они или выберутся все вместе, или не выберутся вообще. – Кристофер, почему они не требуют выкуп за тебя?
– Глава их очень осторожен. И не зря. Боится, что моя обрадованная мама может ненароком перебить их всех. А не убивают, потому что я веселый и скрашиваю их унылые вечера.
Лю устало кивнул:
– Разбойники обычно с кровопийцами потому и не связываются. Почему же на тебя напали?
– Все было немного не так, – Отраве показалось, что он улыбается, но когда она посмотрела в его сторону, лицо его оставалось таким же каменным. – Я расскажу. Все равно тут делать больше нечего. Еду я, значит, из Красного Листа, дождь, сыро. Прекрасная погода, поэтому не спешу. Накинул плащ с капюшоном. И догоняет меня бедняк какой-то, возвращенец. На старой кляче. Сначала окликнул, чтоб вместе ехать, а потом, как лицо мое увидел, стушевался и вперед рванул, – Кристофер говорил медленно, иногда делая слишком длинные паузы между словами, наверное, от бессилия. И Отраве очень сложно было воспринимать его рассказ из-за отсутствия интонаций. – То есть меня он боялся больше, чем разбойников. Это называется расизм, если вы не знаете. И так мне неприятно от этой мысли стало, да еще и погода чудесная… В общем, догнал его, хотел объяснить, что расистом быть некрасиво.
– Убил? – спросил Лю.
– Убил, – без пререканий согласился Кристофер. От этого признания чувство единства у Отравы сразу пропало. – Он уже трепыхаться перестал, а я ничего вокруг не видел. Увлекся. В меня восемнадцать стрел попало до того, как я выпрямился. Все равно убил немало, но сознание потом все-таки потерял. Очнулся уже тут.
– Выходит, ты сам виноват! – не удержалась Отрава, проклиная себя за то, что еще минуту назад его жалела.
– В чем? В убийстве? – он будто и правда не понимал. – Тот возвращенец в одиночку все равно бы не добрался, как пить дать. Кстати, про пить – они меня ни разу и не кормили.
– А чем они тебя должны были кормить? – Лю нашел в себе силы тихо рассмеяться. – Собой?