Как писать о любви - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Соломатина cтр.№ 8

Лев Толстой не скрывал: «Многому я учусь у Пушкина: он мой отец, и у него надо учиться». Пушкинская повествовательная манера вдохновила писателя на быстрое знакомство с героями «Анны Карениной»: «(Пушкин) как будто разрешил все мои сомнения…» Отрывок из произведения Александра Сергеевича «Гости съезжались на дачу» сильно понравился Толстому быстрым введением читателей в гущу событий. Этот прием Пушкина увлек Льва Николаевича, и он считал, что его роман получился только «благодаря божественному Пушкину».

В свою очередь, Пушкин подражал Шекспиру. Дописав «Бориса Годунова», поэт признавался: «Не смущаемый никаким светским влиянием – Шекспиру я подражал в его вольном и широком изображении характеров, в небрежном и простом составлении типов».

Но, для того чтобы учиться у Шекспира, нужно обладать не меньшим талантом и свободой творчества. Вот, например, Гете признавал, что влияние Шекспира чуть не погубило его. Он писал Эккерману: Шекспир «слишком богат и слишком могуч. Человек, продуктивный по натуре, должен читать в год не больше одной его вещи; иначе это приведет его к гибели. Я хорошо поступил, что отделался от него “Гецем фон Берлихингеном” и “Эгмонтом”, и Байрон очень хорошо сделал, что относился к нему без особенного решпекта и шел своей дорогой. Как много отличных немецких авторов погибли, подавленные Шекспиром и Кальдероном!»

Во время южной ссылки Пушкин увлекся творчеством Байрона. «По гордой лире Альбиона он мне знаком, он мне родной!» – восклицает Пушкин. Александр Сергеевич, по его собственному выражению, «бредил» Байроном, заимствуя множество тем, характеров, сюжетных ситуаций, языковых элементов и пр. Достаточно сравнить «Цыган» с «Русланом и Людмилой», чтобы понять, как много Байрон дал Пушкину. Но пройдет всего пять лет, и в 1825 году Пушкин начнет суровую переоценку художественного метода Байрона. Прежде всего Александра Сергеевича разочаруют одноплановость образов Байрона. Он успеет создать много похожих характеров, а потом напишет: «Его (Байрона) герои, упрощая, либо плохие, либо хорошие. В то время как люди менее однозначны и наделены противоположными чувствами».

Что касается заимствований сюжетов, то примеров в разы больше, чем прямых признаний авторов.

В основе «Разбойников» – сюжет Шубарта, который Шиллер насыщает некоторыми новыми образами и драматизирует.

Бальзак пишет, поставив себе цель изобразить «современного Тартюфа».

Сравните образ клячи, которую избивают, из стихотворения Некрасова «О погоде» и лошадь из сна Раскольникова в романе Достоевского «Преступление и наказание».

Гете берет для «Ифигении» античный миф.

Байрон использует легенду о Дон Жуане.

«Братья Карамазовы» стали ответом Достоевского «Отцам и детям»: «Я давно уже поставил себе идеалом написать роман о русских теперешних детях, ну и, конечно, о теперешних их отцах, в теперешнем взаимном их соотношении».

Однако и сами писатели бывают щедры к коллегам. Со школьной скамьи мы помним, что Александр Сергеевич подарил Николаю Васильевичу Гоголю сюжет «Ревизора».

Мда… Все еще считаете, что заимствовать сюжеты плохо? Я сомневалась, пока однажды…

Пока однажды на открытую лекцию не пришла женщина, желающая, чтобы я точно назвала номер страницы, на которой в ее романе должен появиться антагонист. При этом она категорически отказывалась описать хотя бы в двух словах свой сюжет, опасаясь, что его подслушают и украдут другие участники встречи. И вот тут-то меня и осенило, и я навсегда поняла, что украсть идею, украсть сюжет невозможно. Потому что мы пишем в силу своего таланта, раскрашиваем мир в краски своих чувств и мыслей. Если десять авторов напишут свою версию романа «Поющие в терновнике» или «Великий Гетсби», мы получим десять совершенно разных историй. Как если бы Пушкин сочинил свои «Мертвые души», вышла бы совершенно другая история, чем в великолепной книге Гоголя.

Сейчас я думаю, если о себе писать не хочется, а сюжет придумать сложно, вполне допустимо найти короткую новеллу, стихотворение или рассказ другого автора, сюжет которого вызовет у вас сильные чувства, и пересказать историю своим языком. Экранизируют же произведения Шекспира, перенеся действие в наше время. Помните «Ромео и Джульетту» с Леонардо ди Каприо?

Религиозные тексты разных конфессий и народные сказки тоже являются неисчерпаемым источником для поиска тем и сюжетов. Выбирая любой эпизод или притчу, которые прошли испытание временем и дошли до нас, долго просуществовав в устной форме, мы получаем универсальные сюжеты. Обычно такие истории обращены к настолько глубоким чувствам, что будут понятны и аборигену в Африке, и клерку в Сити.

При случае все можно будет списать на постмодернизм. Например, когда Бориса Акунина спросили, не является ли использование рассказа Куприна «Штабс-капитан Рыбников» в его книге «Алмазная колесница» плагиатом, он ответил: «Такие заимствования – штука распространенная и даже освященная классической традицией. Еще Шекспир (прошу прощения за параллель) брал известные зрителю сюжеты и обрабатывал их по-своему. “Алмазная колесница” не первый мой опыт такой игры с читателем. Я впрямую цитирую Куприна, чтобы ни у кого не возникло сомнений. Если не помните текст Куприна, возьмите, перечитайте и посмотрите, как я его перевернул и что с ним сделал».

Что же, и такая точка зрения имеет право на существование.

Невозможно избежать влияния любимых писателей. Да и я почему-то думаю, вас не расстроит, если читатели найдут ваши произведения удивительно похожими на романы Льва Толстого или рассказы Антона Чехова.

Опасаетесь, что читатели сразу узнают историю и им будет скучно читать? Сомневаюсь. Прошлая зима выдалась морозная, ветреная, длинная. Все привычные развлечения надоели, хотелось новизны. Мы встретились с друзьями и, уже не зная, чем себя занять, решили сыграть в игру, вспомнить сюжет «Евгения Онегина». Я в силу профессии перечитываю классику постоянно, поэтому мне выдали салфетки, на которых я написала основные повороты сюжета. По одному повороту на каждой салфетке, пять комплектов. Мы разделились на пять пар. Каждая собрала из салфеток своего «Евгения Онегина».

Давно мы так не смеялись. Поразительно, мы помним со школы наизусть письмо Татьяны, письмо Евгения, а вот что было раньше – признание Тани или именины Ольги, гадание или скука Онегина – все как в тумане, сомневаемся. Это не плохо, на мой взгляд, и не хорошо. Просто такова реальность. Память быстро стирает данные, которыми мы не пользуемся. А если взять менее известный сюжет, чем «Евгений Онегин» и написать на его основе свою новеллу, редкие знатоки сразу догадаются как будет развиваться история.

На мой взгляд, главный герой романа «Щегол» – это Гарри Поттер в мире без магии. Не зря же у Тео даже кличка – Поттер, и он тоже мальчик, который выжил. О других совпадениях я не говорю. Но автор книги, писательница Донна Тартт, в интервью salon.com рассказала другую версию рождения истории. Она поведала о том, что привлекло ее в художнике Яне Фабрициусе и его картине «Щегол», ставшей полноправным персонажем книги, толчком для воображения и зарождения сюжета: