– Нет! Нет! Нет! Нет!
С палубы на меня кинулся какой-то юнец. Сжимая меч обеими руками, он попытался нанести мне удар в живот. Я отбил выпад Вздохом Змея и врезал мальчишке коленом в лицо, потом пнул в промежность.
– Нет! Нет! – все еще надрывался голос.
Юнец лягнул, и я, споткнувшись о натянутую снасть, распростерся на палубе. Двое моих дружинников сразу заслонили меня. Эдгер сунул острие меча мальчишке в рот, потом резко повернул его к палубе. Видарр подал мне руку и помог встать. А голос продолжал орать:
– Нет! Нет!
Я обрушил Вздох Змея на противника, готового ударить Эдгера секирой. Воин завалился на спину. Я уже собирался ткнуть ему Вздохом Змея промеж ребер, но тут вдруг топор вырвали из его руки, и я обнаружил, что Орвар проложил себе путь с носа корабля и теперь стоит на банке над поверженным секирщиком.
– Нет, нет! – орал на меня Орвар, потом, видимо, сообразил, что выбрал не те слова, поскольку бросил оружие и широко развел в стороны руки. – Я сдаюсь! – вскричал он. – Сдаюсь! – Он глядел на меня, и на его лице отражались потрясение и боль. – Я сдаюсь! – снова завопил старик. – Перестаньте сражаться!
– Кончай бой! – Настал мой черед кричать. – Стой!
Палуба была скользкой от крови. Мужчины стонали, мужчины плакали, мужчины скулили, а между тем два связанных теперь корабля мерно покачивались в мирных водах залива. Один из воинов Орвара кинулся к борту «Хресвельга», и его вырвало кровью.
– Кончай бой! – подхватил мой приказ Финан.
Орвар все еще смотрел на меня, потом взял у одного из своих людей меч, сошел с гребной банки и протянул мне оружие рукоятью вперед.
– Я сдаюсь, – повторил он. – Ты, ублюдок, я сдаюсь.
Вот так у меня стало два корабля.
Глава десятая
Красное пятно испортило цвет воды. Оно расплывалось, становясь розовым, и постепенно исчезало. Палуба «Хресвельга» была густо покрыта кровью, воздух вонял ею и дерьмом. В конечном счете получилось шестнадцать покойников и восемь пленных, остальная команда Орвара барахталась в подкрашенном кровью море, цепляясь за весла, плававшие неподалеку от корпуса. Чуть погодя мы втащили этих людей на борт, обыскали как их, так и трупы на предмет монет, рубленого серебра и прочих ценностей. Добычу и захваченное оружие мы сложили в кучу у мачты «Сэброги», рядом с которой сидел и Орвар, наблюдавший, как первого убитого из его команды сталкивают за борт «Хресвельга», все еще пришвартованного к нашему, больших размеров, судну.
– Кто ты такой? – спросил он меня.
– Отец той суки, – сообщил я.
Орвар скривился и на миг зажмурил глаза.
– Утред Беббанбургский?
– Ага, Утред.
Он засмеялся, что меня удивило, правда смех был горьким, лишенным всякой живости.
– Ярл Рагналл принес в жертву Тору вороного жеребца, прося о твоей смерти.
– Жеребец умер хорошо?
Он покачал головой:
– Напортачили с ним – потребовалось три удара молота.
– Мне подарили вороного жеребца не так давно, – заметил я.
Орвар снова скривился, признавая, что мне боги благоволят, а жертва Рагналла была отвергнута.
– Получается, боги тебя любят, – заключил норманн. – Везунчик.
Он был моим ровесником, то есть старик. Седой, морщинистый и суровый. В серебристую с темными прожилками бороду были вплетены костяные кольца, в ушах болтались кольца из золота, а на шее висел – пока мой сын его не снял – золотой молот на толстой, золотой же цепи.
– Тебе так нужно было их убивать? – спросил он, глядя на обнаженные тела своих людей, плывущие по красноватой воде.
– Моя дочь у тебя в осаде, – сердито отозвался я. – Дочь и внучка! Как, по-твоему, я должен был поступить? Целоваться с тобой?
Орвар кивнул, против воли признавая праведность моего гнева.
– Это были хорошие ребята, – пробормотал он и насупился, когда с борта «Хресвельга» плюхнулся очередной труп. И снова обратился ко мне: – Как ты захватил «Экстивар»?
– «Экстивар»?
– Его корабль! – Норманн постучал по мачте. – Этот-то есть!
Вот, оказывается, как называлась прежде «Сэброга» – «Экстивар». В переводе это означало «Секира богов». Хорошее имя, но «Сэброга» лучше.
– Так же, как заставил Рагналла улепетывать из-под Сестера, – ответил я. – Побив его в бою.
Он хмуро посмотрел на меня, прикидывая, говорю ли я правду, и залился все тем же безрадостным смехом.
– Мы не получали вестей от ярла с самого его отплытия, – признался норманн. – Он жив?
– Это ненадолго.
Орвар скривился.
– Как и в случае со мной, полагаю? – Он подождал ответа, но я промолчал, поэтому Орвар снова похлопал по мачте. – Ярл любит этот корабль.
– Любил, – поправил я. – Однако перегрузил ему нос.
– У него всегда так, – кивнул норманн. – Ему нравится смотреть, как мокнут гребцы, его это забавляет. Рагналл утверждает, что это их закаляет. Его отец был таким же.
– А Сигтригр? – спросил я.
– А что он?
– Ему нравится закалять команду?
– Нет, – признался Орвар. – Это добрый брат.
Ответ меня удивил. Не потому, что я считал Сигтригра злым, а потому, что Орвар служил Рагналлу и хотя бы из преданности должен был ответить иначе.
– Добрый брат? – переспросил я.
– Народ его любит, – сказал Орвар. – Всегда любил. Он великодушен. Рагналл жесток, а Сигтригр великодушен. Тебе ли это не знать, ведь он женат на твоей дочери!
– Мне он нравится. Да и тебе, похоже, тоже.
– Да, – охотно признал норманн. – Только моя клятва принадлежит Рагналлу.
– У тебя был выбор?
Он покачал головой:
– Так приказал их отец. Часть из нас присягнула Рагналлу, часть – Сигтригру. Наверное, ярл Ивар думал, что сыновья мирно разделят земли, однако стоило ему умереть, как они вместо этого рассорились. – Орвар поглядел на плывущие тела. – Вот так я и оказался тут.
Норманн стал смотреть, как я разбираю захваченное оружие, взвешивая в руке мечи один за другим.
– Убьешь меня? – поинтересовался он.
– Есть идеи получше? – с иронией спросил я.
– Либо ты меня прикончишь, либо ирландцы, – мрачно проронил Орвар.
– Я полагал, что они ваши союзники.
– Союзники! – язвительно повторил он. – Они обещали напасть на форт с суши, пока мы атакуем с моря, но эти ублюдки так и не пришли. Я потерял двадцать три человека! А проклятые ирландцы заявили, что знамения были плохими. – Пожилой воин сплюнул. – Уверен, они и не собирались нападать! Просто врали.