Через несколько минут Бенджамин с Филипом шагали к своим машинам под февральской моросью, а Питер Стоупс и его шесть старых открыток были посланы куда подальше главным редактором «Чейз Хисторикл» в очень откровенных выражениях.
— Так что же, он все это выдумал? — спросил Бенджамин.
— Ой, нет — Калерги существовал, он, возможно, и впрямь основатель Евросоюза, если хочется докопаться до истоков, — ответил Филип. — Но просто поражает, как эти люди извращают его идеи. Вероятно, мое замечание, что чокнутые безобидны, несколько наивно.
— Нет, вряд ли. — Бенджамин добрался до машины первым и завозился с ключами. — Нам сегодня просто не повезло. Таких, как он, немного.
— Надеюсь, черт бы драл. Давай где-нибудь в другом месте в следующий раз увидимся?
— Не-а, мне здесь нравится. — Бенджамин пристегнулся, захлопнул дверцу и открыл водительское окно. — Это всегда приключение. Никогда не знаешь, что обнаружишь. Иногда хорошее, иногда гадкое, чаще всего странное донельзя. Но такая вот она, Англия. Никуда от нее не денешься.
Он помахал из окна, отъезжая, Филип стоял и махал ему вслед, а затем горестно покачал головой и задумался, не слишком ли далеко зашла у Бенджамина эта его невозмутимость.
8
Апрель 2011-го
Иэн много рассказывал о своей матери. Об отце, который умер, когда Иэн был еще подростком, или о старшей сестре Люси, вышедшей замуж и переехавшей в Шотландию, — редко, и со всей остальной семьей он отношений словно бы не поддерживал, зато мать была, очевидно, важной фигурой в его жизни. Она жила одна в деревеньке где-то рядом со Стратфордом-на-Эйвоне, и каждое воскресенье Иэн ездил ее навестить. Софи (все равно склонная чрезмерно анализировать свои отношения, но особенно в данном случае, поскольку решительно постановила — решительно, — что эти не могут не сложиться) мысленно колебалась, считая близость Иэна с его матерью то трогательной, то настораживающей. Эта близость, безусловно, согласовалась с Иэновой заботливой и щедрой натурой, но в то же время здоро́во ли для тридцатисемилетнего мужчины встречаться с матерью так регулярно, так часто беседовать с ней по телефону?
Разумеется, Иэн рвался познакомить Софи с мамой как можно скорее, но Софи неделю за неделей сопротивлялась. И только после того, как они миновали многочисленные другие вехи — первый ужин с Лоис и Кристофером (с большим успехом), первый раз сказанное друг другу «Я тебя люблю» (в тихий миг одного необычайно скучного фильма, который она потащила Иэна смотреть в «Электрик»), день, когда Софи все же переехала к нему в квартиру (притащив с собой многие коробки книг, чтобы заполнить эти пустые полки), — она в конце концов уступила. И вот ярким воскресным утром в апреле они катили прочь из Бирмингема по трассе А3400 по непритязательной уорикширской сельской местности; пункт назначения — деревня Кёрнел-Магна, где Иэн родился и провел значительную часть своей жизни.
Софи радовала эта поездка — и не в последнюю очередь потому, что ей нравилась Иэнова манера вождения. Было в этом нечто сексуальное — наблюдать, как мужчина занят тем, что у него хорошо получается, за его постоянной расслабленной бдительностью, за тем, как он любезен с другими водителями, за его ощущением легкой власти над сложной, отзывчивой техникой. Отчего-то хотелось вложить ему руку между бедер и отвлечь его. Софи подразнила его так сколько-то, а когда беседа между ними начала усыхать, они взялись за словесную игру. Ее придумал Иэн: берешь последние три буквы номера ближайшей машины и придумываешь с ними фразу.
— Давай я начну, — сказал он и прочел три буквы с номера «воксолл-астра», оказавшейся перед ними на развилке. «СКТ» — «Славный ксилофон Тони».
Софи рассмеялась. Дурацкое это времяпрепровождение — в такие игры, как ей виделось, она бы играла со своими детьми, если они когда-нибудь появятся, — но зато она ощущала восторг, какой возникает от каникул после убийственной серьезности академического трепа (общение на факультете было настоящим испытанием). К тому же Иэновы представления о веселье, как обычно, оказались заразны.
— Ладно, — согласилась она. — «ЗЗА» — «Зоопарк заточает арфистов».
— «ОПЛ», — прочитал Иэн, глянув на «фольксваген-гольф», пронесшийся мимо. — «Обсосы предпочитают лесбиянок».
— «ВЖК» — «Великолепный желчный камень».
Наконец они вместе засекли здоровенный черный «рейндж-ровер», сдававший задом с подъездной аллеи.
— «ДВУ» — «Деррида вопиюще увиливает», — произнесла Софи в тот самый миг, когда Иэн придумал:
— «Дохлый воняет удод».
Они расхохотались, и не успела Софи осмыслить разницу между их вариантами решения, как они проехали указатель, приветствовавший их — и других осторожных водителей — в самой Кёрнел-Магне.
Деревня оказалась не совсем открыточной, какую ожидала увидеть Софи. Вероятно, Кёрнел-Магна не прошла бы конкурс как модель для пазла, у каких в магазине игрушек при садоводческом центре «Вудлендз» хорошие продажи. Начать с того, что, если подъезжать к деревне с севера, по обеим сторонам дороги высились новехонькие безликие дома, выстроенные из одинакового красного кирпича и поставленные чуточку слишком близко друг к другу. Смотрелись они довольно мило, но Софи себя в таком не представляла.
— Вон тот был мой, — сказал Иэн, показывая на какой-то дом, но Софи так и не поняла, на какой именно. — Жил здесь почти два года, — добавил он отчасти для себя.
Скоростное ограничение — тридцать миль в час, но Иэн сознательно сбросил до двадцати пяти, когда они ехали мимо универмага, индийского ресторана, риелторской конторы и парикмахерской, скученных вместе, всего в нескольких ярдах друг от друга.
— Вот и все, — сказал Иэн. — Все, что осталось теперь от деревни. Вон то… — он показал на громадное заброшенное здание слева, — было местным пабом, но потом помещение купила какая-то большая сеть, паб денег не приносил, и они его закрыли через пару лет. Жизни тут последнее время не очень много.
— Кто-то из твоих друзей еще живет здесь?
— Не-а. Все разъехались. Саймон был последним, теперь в Вулверхэмптоне.
Софи пока только пыталась запомнить имена всех Иэновых друзей.
— Саймон — это который, еще разок?
Иэн одарил ее почти — но не совсем — укоряющим взглядом.
— Мой лучший друг. Мы в начальные классы вместе ходили.
— Который в полиции служит?
— Он самый. Ладно, вот и мамин дом.
Он остановил машину на подъездной аллее перед высоким трехэтажным домом годов 1930-х постройки. Белокурая фигура уже сидела у окна в эркере парадной гостиной, ждала их. Она вскочила и вышла на крыльцо еще до того, как Иэн с Софи успели выбраться из машины. Мама оказалась рослой — пять футов и восемь-девять дюймов, как показалось Софи, — и, несмотря на возраст, статной. Она выглядела сильной и осанистой, спину держала прямо. Глаза голубые, зубы хорошо сохранились, взгляд пытливый. Софи уловила лишь намек на тремор, когда мама протянула ей руку, — единственный намек на то, что этой женщине семьдесят один. Сразу было ясно, что мать Иэна — женщина грозная.