С Охотником нас объединяло то, что мы оба оказались далеко от дома и семьи и не знали, как вернуться. Да и просто быстро сошлись характерами. После его признания мне стало казаться, что он видит во мне сестру, которую когда-то предал. Возможно, именно поэтому он с одной стороны заботился обо мне, а с другой – не выказывал никакого романтического интереса, из-за которого мужчины чаще всего и берут на себя решение проблем женщин. Меня это более чем устраивало, потому что в том состоянии оторванности от реальности, в котором я находилась, я едва ли смогла бы сейчас ответить на чьи-то чувства.
Нергард прекрасно понимал, как я себя чувствую из-за потери памяти. Мы продолжали говорить об этом, находя друг в друге внимательного и сочувствующего собеседника. Наверное, ему наши разговоры были нужны даже больше, чем мне, ведь он жил в этом кошмаре гораздо дольше меня. И хуже того: знал, что он может в любой момент снова разрушить его жизнь.
Как-то во время одной из прогулок мы подъехали к обрыву. Внизу простиралось огромное поле уже почти высохшей травы, которое окружали деревья, разукрашенные в оттенки желтого и красного. За ними поднималась вереница гор. Ярко светило клонящееся к горизонту солнце, и все казалось таким совершенным в своей красоте, что от этого захватывало дух и почему-то хотелось плакать. По крайней мере, мне. Мы остановились, молча любуясь видом и вдыхая сладковатый запах опавшей листвы, смешанный с ароматами мокрой земли и грибов, приправленный нотками дыма. Мгновение хотелось остановить, задержаться в нем подольше. Становилось тоскливо при мысли, что его не унести с собой: подобный восторг можно испытывать только на месте, в воспоминаниях он бледнеет.
Находясь под впечатлением, я вывалила эти мысли Нергарду, а он повернулся ко мне, грустно улыбнулся и кивнул.
– Бледнеет, а потом и вовсе исчезает. Да, с этим ничего не сделать. Но это учит нас ценить текущий момент, находить время остановиться и насладиться им. Я чувствую это особенно остро.
– Да, наверное, – смутилась я. Но потом не выдержала и спросила: – Это вас сильно пугает? Ну, то, что вы не просто потеряли память, а продолжаете ее терять?
– Когда за тобой по пятам ступает пламя, пожирающее все, что было в твоей жизни… то, что было твоей жизнью, – и хорошее, и плохое – это, конечно, страшно, – признал он. – Однажды оно снова догонит меня и поглотит, и я морально готов к этому. Я забуду молодого короля, выросшего на моих глазах, как и его отца, с которым мы были приятелями. Забуду Зои, ее братьев и сестер. Забуду всех и все, что есть в моей жизни. Даже тебя и Охотника. И самого себя. Начну опять сначала. Когда думаешь об этом, кажется, что это очень страшно. Но я знаю: когда это случится, я не испытаю и половины тех эмоций, которые накатывают сейчас. Когда точно не знаешь, что именно потерял, не так уж и больно.
И я снова могла только согласиться с ним. Потому что постепенно привыкала к своей новой жизни, привыкала к тому, что не помню прежней, и… успокаивалась. Кошмары, как и предсказывал Нергард, постепенно прекратились. Наверное, отсутствие новых стычек с туманниками тоже сыграло свою роль. Мне ничто не угрожало, никто больше не забирался в мою комнату, не поджидал с арбалетом и не угрожал жизни никак иначе. Я ни в чем не нуждалась. Даже недовольное лицо Соланж не портило мне настроения. А то, как она бесилась, когда Охотник пытался с ней флиртовать, даже поднимало его.
Основные силы гвардейцев всегда были где-то там, за пределами замка, но два десятка оставались здесь вместе с капитаном Котоном и лейтенантом Рокэйем. Я, конечно, предупредила Нергарда, что офицеры могут попытаться его подставить, но он только снисходительно улыбнулся и кивнул.
– Я прекрасно знаю, для чего они здесь.
И так посмотрел на меня, что я смутилась. Все-таки знал и о моей миссии в его замке, но ни одного упрека так и не высказал.
Мы по-прежнему завтракали все той же компанией. Обедали и ужинали по-разному: иногда кто-то из нас отсутствовал, иногда нас навещали какие-то соседи, знакомые или люди, связанные с Нергардом общими делами. Несколько раз наш радушный хозяин даже устраивал званые ужины, после которых некоторые особенно далеко живущие гости оставались до утра.
В другие дни мы развлекались в своей обычной компании, почти каждый вечер собираясь в большой гостиной на первом этаже. В такие вечера количество претендентов на мое внимание увеличивалось на полтора человека. Полтора, потому что лейтенант Рокэй всегда проявлял ко мне интерес (за неимением других девушек его возраста), а капитан Котон – через раз.
Однажды меня заставили попробовать сыграть на небольшом пианино. Я пыталась убедить всех, что не смогу, но когда даже Нергард настоял на попытке, заявив, что при потере памяти никогда не знаешь, какие сюрпризы можешь в себе таить, я сдалась.
Оказалось, что я способна наигрывать несколько простеньких мелодий. Пальцы сами помнили необходимые движения. Когда удавалось не включать голову и не задумываться о том, как я это делаю, я могла играть довольно долго. И хотя мне самой казалось, что мелодии чересчур однообразны и скучны, остальные слушали с удовольствием. Даже Охотник. У Нергарда так вообще на лице появлялось какое-то странное мечтательное выражение.
В остальное время мы играли в карты, шарады или забавную игру, в которой нужно было жестами объяснить другим загаданное кем-то слово. Обычно получалось очень смешно, особенно, когда слово пытался объяснить лорд Нергард. При его манере двигаться и держать себя получалось очень забавно. Мне кажется, порой мы не торопились отгадывать, просто чтобы подольше на это смотреть.
Впрочем, нельзя сказать, что все было так уж радужно. Думаю, Нергард ни на секунду не забывал ни об угрозе, которая исходила для него от гвардейцев, ни о том, кто навязал ему мою скромную беспамятную персону.
Мы с Охотником тоже никак не могли понять, каков Нергард на самом деле. Да, он казался отличным парнем, заботливым, внимательным и щедрым, но он был проклят. Наказан, как он сам считал, за какое-то страшное преступление, которого даже не помнил. Проблема с памятью, явная проблема с магией, которую заметил Охотник, странные линии на теле – все говорило о проклятии. А человек под проклятием уязвим: его можно подкупить или запугать, а потому ему трудно доверять.
Гвардейцы наверняка не доверяли никому из нас. Замышляли против Нергарда, готовы были рисковать моей жизнью ради своих приказов и едва ли рассматривали Охотника как своего союзника. А если бы они узнали о его способностях к магии, ему, наверное, и вовсе не поздоровилось бы. Хотя формально он уже служил короне…
Тем не менее таких стычек, как в мертвой деревне, больше не случалось, а я ни разу не замечала, чтобы рядом с Нергардом увядали цветы. Мы все были вежливы и обходительны, улыбались друг другу, а если и спорили о чем-то, то крайне деликатно.
Наименее приятный инцидент произошел однажды за обедом, примерно через месяц пребывания гвардейцев в замке.
– Моя экономка жалуется, что ваши люди пристают к служанкам. Постоянно заигрывают с ними, а иногда весьма грубо не дают пройти или отвлекают от работы похабными комментариями. Мне это категорически не нравится, – заявил лорд Нергард, обращаясь к капитану Котону.