Легенды ночных стражей: Путешествие - читать онлайн книгу. Автор: Кэтрин Ласки cтр.№ 24

Мускульный желудок является самым удивительным органом совы. Он носит название второго, или мышечного, желудка, поскольку в нем происходит накапливание неперевариваемых остатков пищи, таких как кости, шерсть, мех, перья и зубы.

Мускульный желудок совы прессует эти части пищи в плотные комки-погадки. Далее погадки отрыгиваются через клюв (смотри примечание о способах определения породы сов по анализу их погадок).

— Думаю, сноски и примечания можно пропустить, — прошептал Сорен, чтобы Эзилриб не слышал. — Эта такая скукотища!

— Я всегда пропускаю примечания, — заметила Гильфи.

— И сколько книг с примечаниями ты прочла? — вытаращил глаза Сорен.

— Одну. Про процесс оперения. Ой, смотри-ка, — пискнула Гильфи, тыча когтем в следующий абзац.

Существует множество книг, посвященных физиологии мускульного желудка сов. Однако гораздо труднее найти литературу, посвященную характеру и психологии этого органа. Это представляется нам огромным упущением.

Разве не мускульному желудку мы обязаны своими самыми сильными и проникновенными чувствами? Сколько раз на дню мы говорим себе: «Да, я чувствую это желудком!» Именно так мы поступаем, испытывая сильную страсть или ощущая инстинктивное доверие и недоверие.

— Чистая правда, — подтвердил Сорен. — Но это и так всем известно. Ничего оригинального!

— Постой, не спеши. Смотри, что сказано дальше.

Желудок служит нам надежным проводником. Он, и только он, указывает нам путь на обманчивой территории чувств. И тем не менее молодые совы зачастую не умеют правильно распознать сигналы своих мускульных желудков. Иначе почему так много птенцов нарушают строжайший запрет родителей и пытаются раньше времени покинуть гнездо? В чем причина таких поступков? В обычном упрямстве. Молодые совы, сами того не сознавая, заглушают настойчивые, но слабые сигналы, которые подает им мускульный желудок…

Сорен поднял глаза и поймал на себе пристальный взгляд Эзилриба.

— Как ты думаешь, зачем он заставил нас читать эту книгу? — шепотом спросил он.

— Мне кажется, он хочет нам что-то объяснить, — отозвалась подруга.

— Но что? Не быть упрямыми? Слушать свои желудки?

— Этого я не знаю, зато знаю, что нам пора на ночные уроки. Они захлопнули книгу и вышли из библиотеки, коротко кивнув Эзилрибу на прощание.

— Очень интересная книга, — вежливо заметила Гильфи. — Спасибо вам за совет.

— Большое спасибо, — подхватил Сорен.

Эзилриб и бровью не повел. Только сипло кашлянул, вытаскивая из кучи очередную гусеницу.

— Великий Глаукс, да я просто сдохну, если меня назначат в клюв всепогодников! Ты представляешь, каково иметь в наставниках Эзилриба? Да мне даже подумать об этом страшно! — пробормотал Сорен.

— Но если тебя изберут в угленосы, это автоматически означает зачисление в клюв всепогодников. Это же сдвоенный клюв, они всегда вместе летают, — рассудительно заметила Гильфи.

— Тоже мне радость — болтаться в клюве угленосов! Кому охота вечно ходить с обожженным клювом? — фыркнул Сорен.

— Ну, ты-то ни капельки не обжегся, когда поднял уголь и бросил его на рысь!

— Как будто я один таскал угли! Мы все это делали.

— Да, но ты-то с ним взлетел!

— Это случайно получилось. Я и сам не заметил.

— Возможно, но если правильно обращаться с углями, то никогда не обожжешься. Именно этому учит Бубо. Знаешь, я бы с радостью занималась под его руководством.

— Так-то оно так, но это означает получить в придачу Эзилриба. Нет уж, ни за что! Мне кажется, что Бубо там редко появляется. Угленосов возглавляет другой старик, его зовут Элван. Честно говоря, я вообще не понимаю, почему всепогодников объединили с угленосами!

— Да потому что угленосы летают на лесные пожары и собирают горящие угли. А лесные пожары сами по себе как особые погодные условия. Чтобы уцелеть, нужно хорошо разбираться в воздушных потоках и ветрах, которые возникают от жара. Я сама слышала, как Бубо говорил об этом.

Сорен ничего не ответил, но про себя решил, что ему наплевать на всю эту премудрость.

Из задумчивости его вывело появление Копуши.

— Готов к ночному полету, Копуша? — спросил Сорен.

— Да! Я теперь летаю гораздо лучше. Сам Борон сказал, что я стал намного сильнее. Погодите, сами увидите!

Ночной полет был для совят праздником. Он не преследовал никакой цели. Это был скорее отдых, чем урок. Борон любил собирать новоприбывших вместе с более зрелыми совятами и поднимал их всех в ночное небо, чтобы молодежь, по его выражению могла «сдружиться, потравить анекдоты, отрыгнуть погадки и поухать на луну».

— Так вот, Сумрак, — начал Борон. — Кажется, сегодня мне есть, чем тебя порадовать. Ты слышал историю о мокрогузке, которая летела над Хуулмере и врезалась в рыбу?

Отулисса немедленно отлетела в конец стаи, поравнялась с Сореном и прошипела:

— Он перегибает ветку.

— Кто? — не понял Сорен.

— Наш король, Борон! Он рассказывает анекдот про мокрогузок, ты представляешь? Мне кажется, он роняет свое достоинство. Такое поведение недопустимо для птицы столь высокого полета!

— Выпусти воздух, Отулисса, — вздохнул Сорен. В переводе на приличный язык это означало: «Не будь такой серьезной».

— И все-таки мне бы очень не хотелось попасть к нему в клюв. Понимаешь, для меня это было бы просто оскорбительно. Кстати, ты слышал, что распределение уже началось?

— Правда?

— Да, и желудок подсказывает мне, что сегодня я найду на своей подстилке десять орешков.

Здесь нужно пояснить, что у каждого клюва был свой собственный символ, который его предводитель в ночь распределения оставлял в постели избранного совенка.

Найти перед сном десять орешков, выложенных в виде созвездия Великого Глаукса, означало избрание в клюв навигаторов Стрикс Струмы. Обычная погадка служила символом следопытов, а ягодка молочника — клюва гахуулогии. Сброшенное в период линьки перышко было древним символом искателей-спасателей. Знаком клюва всепогодников служила сушеная гусеница, столь любимая старым Эзилрибом. Если совенок находил в своей постели кусок угля и гусеницу, это означало, что он избран в угленосы, а следовательно, будет числиться в двух клювах одновременно, летая вместе с всепогодниками.

— У тебя есть какие-нибудь предчувствия, Сорен? — поинтересовалась Отулисса.

— Я бы не хотел обсуждать сигналы своего желудка, — почти искренне ответил тот.

— Почему?

— Сам не знаю. Просто мне это неприятно. Знаешь, Отулисса, я не хочу тебя обидеть, но для столь высокородной птицы ты порой ведешь себя чересчур напористо.