Гончарова и Пушкин. Война любви и ревности - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Горбачева cтр.№ 48

О возникшей напряженности отношений между Пушкиным и Дантесом сообщает и Софья Карамзина 19 сентября: «В среду мы отдыхали и приводили в порядок дом, чтобы на другой день, день моего ангела, принять множество гостей… среди них были Пушкин с женой и Гончаровыми (все три ослепительные изяществом, красотой и невообразимыми талиями), мои братья, Дантес, А. Голицын, Аркадий и Шарль Россет, Скалон, Сергей Мещерский, Поль и Надина Вяземские и Жуковский… Послеобеденное время, проведенное в таком приятном обществе, показалось очень коротким; в девять часов пришли соседи: Лили Захаржевская, Шевичи Ласси, Лидия Блудова, Трубецкие, графиня Строганова, княгиня Долгорукова, Клюпфели, Баратынские, Абамелик, Герсдорф, Золотницкий, Левицкий, один из князей Барятинских и граф Михаил Вишельгорский, — так что получился настоящий бал, и очень веселый, если судить по лицам гостей, всех, за исключением Александра Пушкина, который все время грустен, задумчив и чем-то озабочен. Он своей тоской и на меня тоску наводит, его блуждающий, дикий, рассеянный взгляд с вызывающим тревогу вниманием останавливается лишь на его жене и Дантесе, который продолжает все те же штуки, что и прежде, — не отходя ни на шаг от Екатерины Гончаровой, он издали бросает нежные взгляды на Натали, с которой все же в конце концов танцевал мазурку. Жалко было смотреть на фигуру Пушкина, который стоял напротив них, в дверях, молчаливый, бледный и угрожающий. Боже мой, как все это глупо! Когда приехала графиня Строганова, я попросила Пушкина пойти поговорить с ней. Он быстро согласился, краснея (ты знаешь, что она — одно из его «отношений», и притом рабское), как вдруг вижу — он внезапно останавливается и с раздражением отворачивается. «Ну что же?» — «Нет, не пойду, там уже сидит этот граф». — «Какой граф?» — «Д'Антес, Геккерен, что ли!»

Несомненно, Дантес был душой общества, как Натали — всегдашним его украшением. Он действительно был своим человеком в карамзинском кружке, а упомянутые фамилии — в том числе Пушкина и Жуковского — делали друг другу честь и родом, и положением в обществе, знаниями, воспитанием и талантом. Дантес не выглядел среди избранных инородным телом, отношение к нему и взгляд на «страсть к Натали», как на роковую или преднамеренную интригу, возник у многих только после состоявшейся дуэли. До того мало кто серьезно относился к возможности какой бы то ни было трагедии, потому что Пушкин был «уверен в привязанности к себе своей жены и в чистоте ее помыслов» (кн. Вяземский), «его доверие к ней было безгранично», — свидетельствовала Долли Фикельмон, — он разрешил своей молодой и очень красивой жене выезжать в свет без него».

По словам княгини Веры Вяземской, которая более всех была знакома с семейными обстоятельствами Пушкиных, Натали чувствовала к Дантесу род признательности за то, что он постоянно занимал ее и старался быть ей приятным. Княгиня говорила ей о возможных последствиях, но Натали, «кружевная душа», успокаивала: «Мне с ним весело. Он мне просто нравится. Будет то же, что было два года сряду». Вяземская оправдывала такой ответ, потому что считала: «Пушкин был сам виноват: он открыто ухаживал сначала за Смирновой, потом за Свистуновой. Жена сначала страшно ревновала, потом стала равнодушна и привыкла к неверностям мужа. Сама оставалась ему верна, и все обходилось легко и ветрено».

Натали в свете прозвали «кружевной душой» за то, что она казалась многим слишком холодной и бесстрастной, не склонной к тому, чтобы сходиться близко с кем бы то ни было. Екатерина Гончарова, напротив, походила своей внешностью на южанку. Черные волосы и темные горящие глаза придавали ее облику тип гречанки или римлянки. В ее взглядах, улыбке, жестах чувствовалась страстность. Она много и охотно танцевала, и ураганные темпы галопа или вальса, особенно в паре с красавцем-кавалергардом, кружили ей голову и пьянили как вино. От нее, как от немногих девушек, исходили токи чувственности, невольно заражавшие ее собеседников и как бы вовлекавшие их в свой заколдованный круг. Поняв, что в обществе заметили, что Дантес частенько «не отходит от нее ни на шаг», Екатерина поставила себе целью добиться от него полной взаимности чувств.

У Пушкина осенью 36-го особенно проявлялась его «хандрливость»; о чем он без обиняков написал отцу 20 октября. «.. Вы спрашиваете у меня новостей о Натали и о детворе. Слава Богу, все здоровы… Павлищев упрекает меня за то, что я трачу деньги, хотя я не живу ни на чей счет и не обязан отчетом никому, кроме моих детей. Я рассчитывал побывать в Михайловском — и не мог. Это расстроит мои дела по меньшей мере еще на год. В деревне бы я много работал; здесь я ничего не делаю, а только исхожу желчью».

Вплоть до самой внезапно разразившейся грозы, последовавшей за рассылкой пресловутых пасквилей, не было известно никаких скандальных инцидентов. Пушкин продолжал относиться к Дантесу весьма доброжелательно. Большой ценитель метких каламбуров и забавных оборотов, он с интересом следил за веселыми разговорами беспечного кавалергарда, с которым любил беседовать и Вел. Князь Михаил Павлович — Дантес был очень остроумен. Можно даже утверждать, что Дантес как тип мужчины был вполне во вкусе поэта: военный, красавец, донжуан, весельчак, кумир женщин — втайне и Пушкин хотел быть таким. Цветы, театральные билеты, даже нежные записочки, посылавшиеся Дантесом Натали, не вызывали недовольства Пушкина: это было в обычаях тогдашних светских отношений. Почти до самой осени он казался даже польщенным, что самый модный и блестящий красавец Петербурга находится у ног его жены, в чистоте которой он никогда не сомневался, и развлекает его прекрасную супругу, к чему сам Пушкин был не склонен.

Только осенью постепенно стало меняться отношение Пушкина к Дантесу. В этом был виноват не столько Дантес, сколько расплодившиеся слухи и сплетни вокруг имени первой красавицы и модного кавалергарда. Слухи один другого нелепей распускали враги и недоброжелатели поэта, которых было немало. Явился случай припомнить ему всё: и злые эпиграммы, и заносчивость, и «Гавриилиаду», и бывшие «амуры» с чужими женами, и карточные долги, и много чего еще — вплоть до литературных разногласий и критики. На этой волне возникли даже намеки на связь Натали с царем — покровителем и благожелателем Пушкина. Сам государь впоследствии вспоминал: «Под конец его (Пушкина. — Н. Г.) жизни, встречаясь очень часто с его женою, которую я искренне любил и теперь люблю, как очень хорошую и добрую женщину, я раз как-то разговорился с нею о комеражах (пересудах, болтовне — фр.), которым ее красота подвергает ее в обществе; я советовал ей быть как можно осторожнее и беречь свою репутацию, сколько для себя самой, столько и для счастья мужа при известной его ревнивости. Она, верно, рассказала об этом мужу, потому что, встретясь где-то со мною, он стал меня благодарить за добрые советы его жене. «Разве ты мог ожидать от меня другого?» — спросил я его. «Не только мог, Государь, но признаюсь откровенно, я и Вас самих подозревал в ухаживании за моею женой».

Сплетничали о Натали, но и о Дантесе распространялись самые невероятные слухи, потому что происхождение его было малоизвестно. Некоторым приходило в голову, что связь его с приемным отцом была противоестественного свойства, иначе говоря, что они были любовниками.

Дворянство род Дантесов получил от Жана-Генриха Дантеса, крупного земельного собственника и промышленника, который и приобрел имение во французском Сульце, ставшее родовым гнездом. Это был прадед Жоржа Дантеса. Его предки ревностно служили своим королям и вступили в родственные отношения со многими родовитыми семьями.