Богадельня - читать онлайн книгу. Автор: Генри Лайон Олди cтр.№ 36

Жюстина кивнула, начав присматриваться.

Белошвеек заказывали астрологи, прорицатели, музыканты, был даже один колдун из Геттена. Короче, те люди, кого Обряд делал гением, одновременно превращая в полную развалину. Но, как и прочим, им хотелось случайной любви вне семьи. Жюстина отлично понимала, почему любовь дворянина может убить неподготовленную женщину, но здесь дело обстояло иначе. Помнился случай, когда плохо обученную белошвейку привели от некоего Томазо Бенони, герцогского звездочета, под руки. Бедняжка всю ночь пела «Мой милый в берете с пером!», а утром прыгнула из окошка, сломав шею. Звездочет потом прислал к Толстухе невольника-нубийца с письмом, где сожалел о случившемся, рекомендовал лучше обучать девиц и передавал кошель с сотней флоринов.

Весь лупанарий сбежался смотреть на чернокожего урода.

Учитель-акробат был белошвейкам ни к чему. Равно как и уроки Лизхен, бывшей шляпницы. Девушек учили читать и писать, рисовать кистью и углем, играть на лютне, арфе и трехструнном ребеке, декламировать стансы и рондо, кружиться в танце и отличать покрой «рунделл» от покроя «гарнаш». Старуха Клотти, в прошлом знаменитая белошвейка, раскрывала им тайны ласк утонченных, изысканных, способных поднять из гроба мертвеца, заставив труп излиться в экстазе. Если дворянина требовалось скорее укрощать, то любовь белошвейки становилась целым представлением, где музыка, пение, рифмы и ритмы сливались с хрустальным соблазном, искушая хилую плоть титанов духа. При этом девицы, пройдя школу старой Клотти, оставались бесстрастными в самые пылкие минуты, сохраняя душевное равновесие.

Жюстина кое-что даже почерпнула для себя, хотя шляпницы и белошвейки отличались больше, чем небо и земля. Знатный кавалер, легко проведя ночь со шляпницей, убил бы белошвейку в первый же миг соития. Астролог вроде сьера Томазо, без последствий любя умелую белошвейку, быстро лишил бы шляпницу рассудка. Что ж, даже если Господь впрямь создал людей по Своему образу и подобию – люди мигом превратили один образ во множество и одно подобие в тысячи.

Дочь Жиля-пьяницы выучилась грамоте. Кое-как стала бренчать на ребеке. У нее изменилась речь, сделавшись более гладкой. Походка, жесты… по ночам ей даже начали сниться удивительные сны: мягкие, будто ладонь ребенка.

А потом был юный Жерар-Хаген, сын герцога Густава.

– Почему вы сбежали из лупанария, милочка?

Мейстер Филипп откинулся назад. У лавки отсутствовала спинка, поэтому Душегуб чуть не упал, но вовремя восстановил равновесие. Мягко улыбнулся, приглашая посмеяться над собственной рассеянностью. Жюстина приглашения не приняла.

Тяжелые руки женщины лежали на столе: две ковриги хлеба.

– Я любила мальчика. Можете смеяться сколько угодно, но я его любила. Совсем зеленый… всего боялся… Понимаете, он первый, кто так сильно боялся причинить мне вред. Позднее мальчик сказал: отец предупредил его заранее о возможных последствиях. И он испугался. Это было… сын Густава Быстрого: бледные щеки, робость… Вам не понять.

Душегуб взял початую кружку пива. Смочил губы.

– Отчего же? Я прекрасно понимаю вас, милочка.

– Прекратите! – Лицо женщины исказила гримаса ярости. – Прекратите делать вид, будто сочувствуете! Это вы все поломали! вы! Я не знала, что понесла!.. а вы…

Руки Жюстины сжались в кулаки: хлеб стал камнем. Но она быстро овладела собой.

– После Обряда он неделю не приходил. Десять дней. Я ждала. Он обещал… дом, содержание… Ночами я завидовала его невесте. Безнадежно, просто так. Лизхен ругалась. Звала дурой. Да, я дура! Но не полоумная – мне ясна пропасть между Жераром-Хагеном Рейвишским и шляпницей из особого лупанария. А потом он пришел.

Пиво горчило. Мейстер Филипп (…лиловая кожица винограда: светится…) отхлебнул еще глоточек, слушая женщину вполуха. Он вполне представлял себе дальнейшую историю. Юный Жерар-Хаген явился взрослым Жераром-Хагеном. Торопливым. Безразличным. Наскоро удовлетворив похоть, он не захотел поговорить с любовницей. И впервые велел Толстухе привести к нему вторую шляпницу: одной Жюстины молодому графу Рейвишскому теперь оказалось мало. Душегуб знал, что первые месяцы после Обряда титулованные особы меняются, и в первую очередь меняется их потребность в плотском удовлетворении.

Позже река входит в прежнее русло, но это позже.

– Сейчас мне легче. – Голос женщины хрустел ноябрьским ледком. – Я поумнела. Выздоровела. А тогда едва не сошла с ума. Я была уверена: он ушел, он больше не вспомнит обо мне. А если вспомнит… Впервые в жизни мне, привыкшей сносить боль, захотелось сделать больно кому-то. Ему. И я сбежала. Лучше сдохнуть в канаве. Зато он, послав за мной или придя сам, узнает… и ему будет…

Жюстина встала. Подошла к окну. Стоя спиной к Душегубу, обеими руками с силой провела по лицу. Во дворе кудахтали куры: тень ястреба пугала жирных наседок.

– Я покинула Хенинг. Без денег, не собрав вещей в дорогу: ушла, как есть. Февраль – плохое время для побегов. Когда б не наука Мизогина, я бы, наверное, и до Запруд не добралась. Замерзла под кустом. А так… Меня подобрал старый мельник Юзеф: я лежала у шлюза. Принес в дом, выходил. Я жила с ним, с семидесятилетним. Старик был крепче дуба. Потом с его сыном, со Штефаном. Мне было все равно. И жене Штефана было все равно. Даже обрадовалась: муж раньше бил ее, а теперь перестал. Когда родился Витольд, все полагали, что дитя – сын Юзефа. Недоношенный. Вит родился маленьким…

– Милочка, – сейчас Душегуб стал почти искренним. – Как вам вообще удалось родить этого мальчика? Ведь вам, опытной шляпнице, должно быть известно: такие дети рождаются мертвыми, заодно норовя убить роженицу!

Женщина пожала плечами:

– Не знаю. Я действительно едва не умерла, рожая…

Наутро следующего дня Филипп ван Асхе пребывал в наилучшем расположении духа. Вчера, за полночь вернувшись домой из поездки, ему удалось, прежде чем отойти ко сну, принять решение.

Очень важное.

Разумеется, решение сие зрело у мейстера Филиппа не один год. Он долго выверял его и взвешивал, прикидывал возможные осложнения и открывающиеся выгоды. Так опытный торговец пытается заранее оценить барыш от рискованной сделки, уяснив для себя: стоит ли игра свеч? Игра свеч стоила. Многих свеч: восковых, фигурных, способных ярко осветить тьму заблуждений. Теперь Душегуб был уверен в этом. И, едва встав с постели, приступил к воплощению давнего замысла. Хотя действовать, по большому счету, он начал еще вчера, в Запрудах, убедив Жюстину поставить свою подпись (к счастью, беглая шляпница оказалась грамотной!) на соответствующей бумаге.

Завтракая яйцом всмятку, установленным в серебряную рюмочку, а также свежими гренками с маслом, мейстер Филипп испытывал легкое (…косые лучи солнца шутят: радуга на кончиках ресниц…) возбуждение. Азарт предчувствия. Предвкушения грядущих событий. На обычно бледных щеках Душегуба выступил слабый румянец, что с ним случалось нечасто.