Окаянный престол - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Крупин cтр.№ 33

Ветерок завивал из-под стоп стрельца какой-то лёгкий пух и нёс прочь атласные пёрышки. В другой стороне лесного двора лежал на колышках шомпол, продетый в розовые тушки четырёх тетёрок. Воздух вокруг дикой курятины мягко кривился и тёк — так выглядело при зените солнца пламя костра...

Стрелец, хозяин заимки, встретил царского гонца — как многие в этом краю — тепло и безучастно...

— Там они? — встал Безобразов на крыльце.

— Не тама, — спокойно отвечал со своего места стрелец.

— А где?

— Да шляются де-нито... Ягоду, должно, берут... — Стрелец махнул большой ладонью в сторону, потом встал — повернуть над огнём тушки.

Безобразов так и сел ножнами на приступку.

— Это как?.. Как это — гуляют?!. Ты, воин! Да коли они убегут?!

— Да уж хоть бы убежали, — несмутимо отвечал стрелец своё. — Как же, дождесси от сверчков запечных!..

— Ну где ж они?! — пристрастно вглядывался Безобразов в заросший сплошь кочками малинника вкруг некорчеваных пней, отвоёванный у пущи лог. — Ты хоть ведаешь, что тебе будет, скройся из Шуйских князей хоть один?! — всё не мог он успокоиться.

— Што?! — наконец насторожился стражник. — Ну што там будет?! — и развернулся к Безобразову от пригоравшей дичи так, чтобы стало видно: внутренний его покой всегда под хорошей защитой таящегося ещё глубже живого каления. Безобразов теперь зрил перед собой никакого не подданного воеводы и раба царя, а... чистого соловья-разбойника: борода человека в какой-то лесной шелухе выпрямилась во все стороны; глаза, увязая в надбровье, смотрели кругло и непроходимо... И вдруг подсели к переносью поближе — по-волчьи...

Безобразов опустил свои глаза, подумав, что леший-стрелец прыгнет, осветясь клыками, с места к нему — через перила на крыльцо!

Стрелец в свой черёд убрал и загасил играющие прозрачным огнём очи, хотя, примиряясь, действительно, зубами лязгнул один раз. Затем он шагнул шага два от сторожки и во весь продолговатый перелог, заложив два перста в рот, страстно свистнул и часто залился:

— Эй вы, бояры-мухоморы, княжата-опята, кувыркайсь сюды! От царя гостёк приехал. Видно, на всех вас гостинцев привёз! Мягкого вервия да тихого яду вонючего! Давай налетай!..

Кущи малинника белёсо трепетали, ветер показывал изнанку их листвы. Над одним кустом замер худой, твёрдый и тёмный от солнца старик. Но и издали его плаксивое лицо неясно как-то не вязалось... ни с ягодным нолём, ни с лесом.

Немногим дальше поднялись ещё двое загорелых пожилых.

На какое-то мгновение Безобразову опять сделалось не по себе. Ему даже захотелось эти окольно выпирающие, столь знакомо кособокие грибы вдавить скорее назад — в чересчур расточительно щедрые складки земли.

Но Безобразов быстро сделался собой, и слово его тревоги, внутрь осев, пустило из себя одно, единственно полезное здесь дело: он побежал сам навстречу опальным княжатам, ликуя и перепинаясь в низком кружеве гибких стеблей...

На ходу он поздравлял бояр Шуйских, высокославных страстотерпцев и пустынномучеников, с царским милованием и зовом на круги своя.

В обратный путь двинулись в тот же день, и даже час был тот же: прощённые князья не собирались долго, осерчав на все свои здешние убогие пожитки. Впереди их уже ждали известные обилья и ещё, возможно, неразведанные почести...

Стрелец, хозяин займища, тоже собрался попутчиком — быстро, по-ратному. Он даже в дом не заходил: окунулся в окно с улицы и вынул из дома какой-то тугой невеликий мешок (будто знал сроки своего дурного поручения и загодя собрался), подхватил на дворе ружьецо, накинул берендейку и опоясался кожаной полосой с охотницким ножом.

Он, впрочем, недолго побыл спутником помилованных Шуйских, Безобразова и иже с ними, сразу пробежал по тропинке вперёд и исчез навечно за деревьями.

«Аз ещё когда бил я челом Твоему величию, чтобы Величие твоё их не выпущало и не высвобождало! Понми же, вникни и прикинь само — от них же к нам приторгнется смуть, ужасть и страсть!» — писал, узнав о возвращении Шуйских, Ян Бучинский царю, горячо обозначая одну суть тем множеством словес, которое одна речь московитян позволяла.

Столь полноглагольно изъясняясь на родном языке своего государя, польский друг убеждал его исподволь в добротной истине любых положений своего письма. Его посылает тот, кто сроднился уже с вязкой молвью царства, сросся до ведания каждого закругления буквенной травинки, знания малейшего тенёчка слова, а стало быть, знает доподлинно и всю ту, изросшуюся на авось, глаголы очертя, русскую государственную жизнь, которая такие слова говорит.

Письмо положил царю на престол молодой расходчик Якоб Слонский, двоюродный брат Яна Бучинского, прибывший недавно из Литвы и сразу пущенный между царём и Бучинским в побегушки.

Сам Ян теперь летал перекладными вкруг столицы — по ближайшим ярмаркам, делая необходимые закупки для Кремля и всей страны, глядя на промыслы и нравы, в пути приватно приторговывая и каким-то чудом с быстротою ветра умножая собственное состояние.

С ярмарок, из Руси, Ян вёл оживлённую переписку с государем, заблудившимся в своей Москве.

Однако же случай с Шуйскими был не из разряда пустяков, и Бучинский наскоро, себя оставив почти без лихвы, а царя в накладе, слукавил последнюю купчую и помчался в златоглавую следом за своим письмом.

Отрепьев и другие пришли к власти. И было им странно: ничего особенного вроде не произошло, а они — наверху. И они всё те же, а ведь наверху ведь... Но помалу...

Царь, например, как будто всё искал хвостик какого-то неуловимого державного клубка, что только на словах в руках, но тот «клубок» как облако, всплывающее от лица земли. Кажется, вот только поймай краешек его, потяни за ручеёк — весь бредень рек, с водой и илом, рыбами и рыбаками, глинистыми берегами и колоколенками, рвущимися из песка, откликается... И всё ниточку ту царь не находил, хотя порой ему казалось — потянул-потянул, и вот, вот уже вся спелёнутая царством тяжесть из дали в даль приходит в движение — неодобрительное или благодарное...

Но тяжело ли это было, или тяжесть на закорках в золотых постромках плохо закреплена и соскальзывала... Забывалось, что царь-человек — это ты сам. Иногда и в полной памяти не понималось: как это? Казалось, здесь же, совсем рядом, в неразведанной, скрытой чуть выше палате, но должен быть кто-то ещё над тобой... Пусть даже не слишком уважаемый, слабый, но — царь, а ты только вечный играющий дьякон. Вспомнилось: ну да, Бог же над всем, вот никого и нет больше, все — слуги да дети его... Просто по дурной привычке разное кажется... Но ведь есть слуги и Слуги. И вторыми быть — и страшно, и нельзя, а без них нельзя же тоже.

Задавив собаку на Никольской и осыпав стрельцов и каких-то купчиков, препирающихся при вратах башни, жёсткой грязью, Бучинский в карете с конным эскортом ворвался в Кремль и закружил в нём в поисках царя.