Кукольник - читать онлайн книгу. Автор: Генри Лайон Олди cтр.№ 65

Несмотря даже на то, что «Баллада…» не отличалась большим оптимизмом.

У Белой Жизни белая бровь

И белый зрачок в глазу.

Сугробы-веки, ресницы-снег,

Морщины — корявый наст.

У Белой Жизни белая кровь

И белый по телу зуд,

Один раз в год

Кого она ждет,

Кого она ищет? — нас…

Хутор придвинулся, вырос, обрел плотность и объем. Обнесен частоколом из грязных, неошкуренных, острых вверху бревен, он меньше всего говорил о гостеприимстве здешних обитателей. По тропке, ведущей к реке, от хутора тащилась цепочка усталых, зверообразных мужиков в полушубках. Они звенели дужками медных котелков, шутили и бранились.

Изъяснялись мужики на местном языке, а не на унилингве. Лючано еще плохо различал — где шутка, где брань. И то и другое звучало одинаково устрашающе.

— Отворяй! — завопил Илья с рыдвана, извлекая из гитары душераздирающий аккорд. — Его сиятельство приехали! К старцу Анике! Шевелись, рыбоверы!

Поползли створки ворот. Лючано с ужасом обнаружил, что одну из створок, надрываясь от непосильной тяжести, тянет подросток, вчерашний мальчишка. Он копошился на четвереньках в грязи, прикованный цепью к частоколу. Одежду щуплого привратника составляли лохмотья, сквозь которые просвечивало голое, черное, покрытое расчесанными болячками тело.

— Кто это? — не удержавшись, спросил Тарталья. — Раб?

— Бесноватый, — с отчетливой, малопонятной в данном случае иронией ответил Аркадий Викторович, словно и не спал. — Сын сатаны. Насильник и одержимец.

— Этот ребенок? Изуверы держат его на цепи, а мы молча проедем мимо?!

— Не торопитесь, голубчик. Скоро вы все узнаете и все поймете.

Фаэтон въехал на территорию скита.

Рыдван с музыкантами остался ждать снаружи.

Обернувшись, Лючано заметил, что несчастный парнишка смотрит им вслед, стараясь встретиться взглядом именно с ним, с Лючано Борготтой. Просит о помощи? Нет, мольбы в глазах привратника не было. Так смотрят на земляка, соплеменника, случайно обнаруженного вдали от родного дома.

Оставалось пожать плечами и, следуя совету графа, не торопиться.

В загородках у изб кормились лошади, голодные и усталые. Снопы искр вырывались из дымовых окон и труб на крышах, покрытых мхом. Редкие обитатели хутора, спеша по своим делам, старались не приближаться к фаэтону. Чувствовалось, что посторонних здесь действительно не любят и не скрывают этого.

У Лючано возникло странное чувство, что все йонари — голые. Для такого вывода не имелось ни малейших оснований — тулупы, штаны, сапоги мужчин, шерстяные платки женщин, кацавейки детей — и тем не менее…

Голые.

Хоть разбейся, а голые, и баста.

Наверное, влияла атмосфера недоброжелательства.

Фаэтон остановился у дальней избы. Кучер и Лючано под руки помогли графу сойти на землю и, стараясь вести Аркадия Викторовича как можно незаметнее, прошли вместе с ним в темные сени.

Здесь царил едкий, раздражающий запах дыма, птичьего помета и сушеных кореньев. В горнице пахло ничуть не лучше, но было гораздо светлее. С десяток ребятишек сидели по лавкам, косясь на пришельцев. Любопытствовать в открытую им было боязно.

Между лавками прохаживался чинный старичок в рубахе до колен. Розга в его руке, гибкая, вымоченная в рассоле розга, ясно говорила о взглядах старичка на воспитание подрастающего поколения.

«Изуверы», — еще раз убедился Лючано.

«Ты думаешь, дружок?» — возразил Гишер Добряк, старший экзекутор Мей-Гиле.

А маэстро Карл и вовсе промолчал.

— И во чреве Левиафана, аки дитя в утробе матери, Мертвец в могиле, либо путеводная звезда в ночи, — вещал старец надтреснутым тенорком, убедительно взмахивая Розгой, — предался Господь наш Иона святому обнажению Покровов души. Три дня и три ночи снимал Он покров за покровом, очищая Себя и всех через Себя…

Подслеповат был старец, а может, просто увлекся лекцией, но гостей он заприметил не сразу. Гуляя по горнице, он бубнил о Господе Ионе и его воскрешении из Левиафаньего чрева, выказывая хорошее знание унилингвы. Лючано не знал, зачем йонари втолковывают детишкам свое Святое Писание на всеобщем — наверное, готовили для миссионерства на отдаленных планетах.

Хотя это казалось сомнительным.

Про йонарей ему до сих пор слышать не доводилось.

— …и не было в те дни ни бури, ни ветра по земле. Восстав же из чрева, чист, аки мир в первый день творения, воззвал Господь наш Иона к верным гласом громким…

— Кхм-м! — с намеком кашлянул Мальцов. — Внемлите, благостный Аника!

«Гласом громким взываю!» — чуть не добавил Лючано. Старец обратил взор на его сиятельство и возликовал.

— Благодетель! Отец родной! А ну, огольцы, кыш отсюда! Завтра, завтра доскажу…

Огольцы гурьбой выскочили наружу, едва гости освободили проход. Лючано чуть не сшибли с ног. Старец же вприпрыжку подбежал к нему — именно к нему, к Лючано Борготте, как если бы после долгого ожидания встретил блудного сына, — и принялся без церемоний вертеть, трогать и причмокивать.

Странное, извращенное удовольствие читалось на морщинистом, румяном личике. Складывалось впечатление, что развратнику, погрязшему во грехе, впервые довелось осуществить давнюю мечту — пощупать невинную девственницу.

— Уважил! — охал и кряхтел Аника, топорща седую бороденку. — Уважил, твое сияцтво! По гроб, значит, жизни! Обязан! Так это, выходит, и есть доподлинный сын сатанинский! Чую, чую, без обмана… Сподобил Господь перед смертью глянуть, пальцем ткнуть!…

Аркадий Викторович втихомолку посмеивался, кучер тоже гыгыкал, не скрываясь. А сатанинский сын Лючано недоумевал: не на потеху ли йонарям привез его сюда граф? Ранее за Мальцовым не водилось пустого самодурства, но мало ли…

Было неприятно стоять столбом, когда вокруг тебя скачет этакий живчик, говоря обидное. Поскольку граф не вмешивался, наслаждаясь ситуацией, то Лючано решил прекратить комедию сам. Старец Аника в этот момент как раз вознамерился дернуть его за нос. Потянувшись к насмешнику, Тарталья взял Аникин пучок моторика, легко разобрал на нити, ведущие и вспомогательные, и потянул, какие нужно.

В итоге старец ухватил-таки нос, но не чужой, а свой собственный.

— Сатана! — просиял он. — Воистину змий-искуситель! Во плоти! И буду толкать тебя под левую руку, и под правую руку, и ноги твои переставлять, и слова переиначивать, пока не забудешь, какой ты есмь…

Аника явно цитировал что-то священное.

— А силища, силища!… твое сияцтво, наш-то ему и в подметки не годится… наш жиденькой, соплей перешибешь… Ну-кось, подь сюда, сатануля!…

«Малыш, что творится?» — спросил маэстро Карл.