Кукольник - читать онлайн книгу. Автор: Генри Лайон Олди cтр.№ 51

По гулкой лестнице Лючано поднялся на второй ярус, благодаря наличию которого «Этна» относилась к классу бирем. Он двинулся по проходу, отмечая мимоходом, что все кресла уже заняты. Равнодушные люди в серых робах сидели, пристегнувшись и откинувшись на спинки. Кое-кто с вялым интересом проводил его взглядом, но большинство не обратили никакого внимания на нового собрата по несчастью.

Поражало необычайное разнообразие здешнего «контингента»: загорелые уроженцы «варварских» планет, бледнокожие техноложцы, вудуны, вехдены, брамайны; мужчины и женщины, подростки и люди в возрасте. Складывалось впечатление, что в ходовом отсеке собрали представителей всех известных рас и народов.

Кроме, разумеется, помпилианцев.

«Странно. У них ведь есть исконные, потомственные рабы. Говорят, таких выращивают в специальных инкубаторах от женщин-маток путем искусственного осеменения. Врут, наверное. А тут — сплошь инопланетники…»

На месте 241-а, у стены, сидела, безразлично уставясь в спинку переднего кресла, смуглая брамайни средних лет. Правильные, чуть мелковатые черты лица; родимое пятно между бровей не подкрашено киноварью, что для брамайнских женщин — вопиющее нарушение традиций. Роба скрадывала очертания фигуры, отчего неподвижная рабыня походила на скверно наряженную, забытую в кресле куклу.

«Все мы здесь куклы, — подумал Лючано, занимая свободное место рядом с брамайни. — Все скверно одеты. Разница лишь в том, что о нас не забыли. О нас помнит хозяин, добрый, всевидящий, всемогущий хозяин, три вилки ему в печень…»

Пристегиваясь, он поздоровался на унилингве.

Женщина вздрогнула, с удивлением глянув на соседа.

— А-а, новенький, — наконец догадалась она, словно простейшее умозаключение потребовало от нее колоссальных усилий, и кивнула. — Здравствуйте.

И вновь уставилась в спинку кресла, как если бы смотрела транс-фильм в психиатрической лечебнице.

Справа, через проход, на местах 241-е и 241-d обосновались близнецы: мальчик и девочка лет десяти. Оба конопатые, курносые, с огненно-рыжими шевелюрами. Точь-в-точь юные сорванцы-хулиганы, как их любят изображать в анимированных комиксах. Вот только лица у близнецов были отрешенные, будто тронутые инеем. И не потому, что дети — рабы.

Потому что — гематры.

Близнецы уставились на Лючано двумя парами глаз. Синхронно моргнули — так делают моментальный снимок, откладывая его в архив памяти, в строго пронумерованную ячейку. Затем переглянулись и молча, не сказав ни слова, отвернулись.

Тарталью передернуло. Он привык к скупым жестам и каменным личинам взрослых гематров. Оба Шармаля, младший и старший, тому пример. Но усеченная, урезанная мимика детских лиц, сквозь которую тщетно пытались пробиться эмоции, еще не угасшие с возрастом… Казалось, ребенку намеренно недодают ласки, тепла, заботы. И в недостаче следовало упрекнуть не родителей, а законы эволюции.

Лючано понимал, что не прав, что дело обстоит совсем иначе.

Но ничего не мог поделать с внутренним предубеждением.

— Всем занять свои, места согласно расписанию взлета, — обрушился сверху лязгающий голос, ни капельки не похожий на контральто бортовых информателл. — Объявляется пятиминутная готовность.

Не зная, делает он это сам или повинуется тайному приказу, Тарталья честно пристегнулся, проверил замки и крепления. Он откинулся на спинку кресла, и та мягко ушла назад, фиксируясь во взлетном положении. Из спинки переднего кресла выехала штанга — короткая, матово-серебристая, с двумя черными рукоятками по краям.

Ладони сами легли на эти рукоятки; пальцы плотно обхватили упругий ортопласт.

В следующий миг ему почудилось, что черные рукояти — живые. Они прилипли, приросли к ладоням, выпустив тысячи микроскопических ложноножек, проникших под кожу. По кистям рук побежал легкий зуд, быстро распространяясь выше. За считаные секунды зуд добрался по предплечьям до локтей, двинулся к плечам…

Страха Лючано не испытывал. Да и ощущение нельзя было назвать неприятным. Так шевелят затекшими руками, разминая мышцы, и улыбаются, чувствуя, как внутри копошатся стада мурашек, возобновляя ток застоявшейся крови.

В плече вспух горячий клубок: там, куда впилось железо помпилианского клейма, там, где извивалась, пожирая саму себя, татуировка слепого антиса. Поток мурашек отхлынул, но вскоре пополз в обход, огибая татуировку, пышущую жаром. Шея, подбородок, скулы…

Пальцы сжались, потянув рукоятки на себя.

Голова закружилась, стены отсека поплыли маревом, как при входе в вирт. Сквозь пластик и металл проступило дерево — темное, шершавое…

Предстартового отсчета Лючано не услышал.

V

Скрип уключин.

Плеск волн.

Запах моря.

На коже оседает соленая водяная пыль. Ветер, в броске одолев высокий борт, щелкает бичом. Раз, два, три. Нет, это уже не ветер. Это кларнет. Пронзительные, резкие вскрики через равные промежутки времени. Кларнет задает ритм, и надо успевать ворочать тяжелое весло, налегая всем телом, сгибаясь, а затем откидываясь назад — и еще раз, и еще, снова и снова.

Женщина-брамайни старается рядом: у них одно весло на двоих.

На себя. От себя.

Это просто.

Это очень просто.

Загрубевшие ладони привычно сжимают отполированное ими же дерево. Надо плыть. Всем надо плыть — неважно, куда, неважно, зачем. Плыть. Галера должна двигаться. Капитан Тумидус лучше нас знает: куда и зачем. Наше дело — работать веслами, не сбиваясь с ритма, придавая кораблю разгон. «Этна» отходит от причала, рулевой правит в открытое море, ветер бьет в лицо. Пахнет смолой, йодом и солью. Где-то вдалеке, скрытое бортом, сияет голубое солнце.

Жизнь прекрасна!

Лючано засмеялся от полноты чувств. Брамайни, покосившись на соседа, еле заметно улыбнулась в ответ. Окрыленный тем, что женщина разделяет его радость, Тарталья с энтузиазмом налег на весло.

Тело упивалось проснувшейся, внезапной силой. Душа пела вполголоса, готовая ласточкой упорхнуть ввысь. Галера плавно шла по ленивым, пологим волнам. Увы, на самом краешке сознания что-то раздражало, мешало и царапало. Он пытался сосредоточиться, найти и извлечь досадную занозу — и тогда сквозь просмоленное дерево борта проступали металл и пластик, тусклый искусственный свет…

…зудит татуировка на плече.

…мерзко вибрирует детище Папы Лусэро.

…не дает с головой окунуться в помпилианский «вирт» для рабов.

…тихая, хищная, жадная патока течет из пальцев в черные рукоятки. И дальше, дальше — во чрево галеры, в двигуны, работающие сейчас в режиме внутрисистемного ускорения. Все, кто сидит в ходовом отсеке, неподвижны: глаза закрыты, на лицах — далекий отблеск счастья. А патока течет, струится; махина корабля высасывает из счастливых гребцов…