Пакт Молотова-Риббентропа. Тайна секретных протоколов - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Кунгуров cтр.№ 77

А вот что сообщает о той же экспертизе Владимир Абаринов в книге «Катынский синдром в советско-польских отношениях»:

«В.М. Фалин получил результаты проведенной по его просьбе в историко-дипломатическом управлении МИДа криминалистической экспертизы соответствия шрифта пишущей машинки, на которой был напечатан текст договора от 23 августа, сшрифтом известных фотокопий секретных протоколов. Лабораторное исследование подтвердило наличие этого соответствия»¹.

Нетрудно заметить разницу в показаниях. В одном случае экспертизу якобы проводит уголовный розыск, а в другом – историко-дипломатическое управление. Читая Абаринова, я постоянно натыкался на свидетельства его слабоумия, но утверждать, что в МИД существовала собственная криминалистическая лаборатория – это слишком даже для имбецильного перестроечного журналиста.

Если о деятельности комиссии Яковлева говорят многие (правда, в очень общих словах, подробностей деятельности ее никто до сих пор не раскрыл) то о рассмотрении проблемы «секретных протоколов» на Политбюро, известно меньше. Между тем, сам факт обсуждения данной темы на партийном Олимпе вызывает большое удивление. Никто не мог оказать давление на высших сановников КПСС с целью признать «секретные протоколы». Никто, кроме них самих. И чем больше я собирал отрывочных фрагментов информации об этом деле, тем более я укреплялся во мнении, что в ЦК КПСС активно действовало целое лобби (точнее, наверное, будет назвать это группой заговорщиков), добивающееся легализации «секретных протоколов». Яковлев, Ильичев, Шеварднадзе, Медведев, Громыко, Фалин, Болдин, Черняев, Соколов – вот далеко не полный список высокопоставленных капээсэсовских антисоветчиков. Конечно, они маскировали свои настырные потуги признать протоколы якобы стремлением открыть историческую правду, но сегодня абсолютно ясно, что цель у них была иной.

Когда я прочел мемуары Вадима Медведева, у меня просто челюсть отвисла – настолько откровенно он рассказал о своей роли в деле легализации «секретных протоколов». В 1968–1971 гг. Вадим Андреевич Медведев был секретарем Ленинградского горкома партии. С 1971 г. работает в Москве: заместитель заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС (подчиненный Яковлева!), ректор Академии общественных наук, заведующий отделом науки и учебных заведений, отделом по связям с социалистическими странами ЦК КПСС. В 1986–1990 гг. секретарь ЦК КПСС. С января 1992 г. Медведев работе в «Горбачев-Фонде» (опять с Яковлевым). В 1994 г. вышла его книга «Распад. Как он назревал в «мировой системе социализма». В этой весьма любопытной работе автор приводит свой доклад на заседании Политбюро 5 мая 1988 г. перед визитом Горбачева в Польшу. Процитирую фрагмент сочинения Медведева, но поскольку он очень обширный, повествование я буду прерывать своими комментариями.

«В постановление Политбюро по итогам встречи Горбачева с Ярузельским в апреле 1987 года, проект которого готовился мною, было вписано поручение МИД и международным отделам ЦК изучить вопрос о секретных протоколах и внести предложения. И еще до того, как комиссия историков приступила к работе, Отдел ЦК вместе с МИД плотно занялись этим вопросом, собрали досье всех имеющихся материалов.

Итак, ЦК и МИД плотно занялись этим вопросом. Мы приходим к шокирующему выводу: впервые в СССР тему «секретных протоколов» подняли не прибалтийские сепаратисты, не сидящие по психушкам диссиденты, не лидеры нарождающихся демократических движений, не фрондирующие деятели науки и искусств, а члены Политбюро ЦК КПСС, причем по собственной инициативе! Почему именно в этот момент? Наверное потому, что в ноябре 1986 г. скончался Молотов, и миф о «секретных протоколах» можно было запускать в широкий пропагандистский оборот. Ссылки на внешнеполитическую актуальность вопроса неубедительны. Официально никто перед Советским Союзом вопрос о признании «секретных протоколов» не поднимал. Как отмечает далее Медведев, невольно разоблачая сам себя, даже во время визита в ПНР 11–16 июля 1988 г. «польская сторона во время визита проявила деликатность не только на официальных встречах, но и в общении с интеллигенцией, журналистами. Даже на пресс-конференции, насколько мне помнится, данный вопрос польской стороной не поднимался».

Так что могло заставить высших партийных иерархов настойчиво поднимать этот вопрос, откровенно действуя во вред интересам СССР? На сумасшедших они похожи не были, зато версия о предательстве так и напрашивается.

Изучив их, я написал краткую записку Горбачеву, 28 июля передал ее «из рук в руки», высказавшись за то, чтобы обсудить и решить этот вопрос: «Чем больше мы тянем, тем сложнее будет сделать это в будущем». Мою записку по секретным протоколам 1939 года Горбачев оставил у себя (к сожалению, она у меня не сохранилась), согласившись с моим предложением о дезавуировании оскорбительных в отношении Польши высказываний Молотова в 1939 году через печать. В моем присутствии он связался с В.М. Чебриковым и поручил ему вернуться к вопросу о Катыни, несмотря на уверения председателя КГБ, что комитет не располагает материалами на этот счет. В начале октября я вновь завел разговор с Горбачевым о секретных протоколах к пакту 1939 года. Но результат был тот же: никаких новых документов к этому времени ему не было представлено. В ходе консультаций с Ю. Чиреком, состоявшихся вскоре после этого, пришлось по-товарищески просить польскую сторону не форсировать развитие событий, дать нам время для того, чтобы подкрепить документальную базу.

Проблема встала особенно остро в связи с подготовкой визита Горбачева в Польшу, намеченного на лето 1988 года. 5 мая вопрос о секретных протоколах к советско-германскому пакту 1939 года был вынесен на заседание Политбюро. Насколько я помню, была подготовлена совместная записка за подписями Э.А. Шеварднадзе, А.Ф. Добрынина и моей, в которой излагалась суть дела и были сформулированы три варианта решения этого вопроса с анализом возможных положительных и негативных последствий каждого из них. Один вариант – продолжать занимать туже позицию непризнания секретных протоколов, а копии считать фальшивкой. Другой – по имеющимся копиям и другим косвенным свидетельствам признать существование протоколов и дать им оценку. И третий, промежуточный вариант – не идти на юридическое признание протоколов, но и не отрицать их де-факто, дать возможность историкам дальше изучать и обсуждать эти вопросы. Предварительно с Шеварднадзе мы договорились, что докладывать на Политбюро будет его заместитель Ильичев, но то ли Леонид Федорович замешкался, толи аппарат не сработал, к началу обсуждения этого вопроса его в зале Политбюро не оказалось, и пришлось докладывать мне.

Выступать я все равно собирался. Обычно выступления на Политбюро делались, конечно, не по написанным текстам. Но в данном случае вопрос был настолько важным и острым, что выступление мною предварительно было тщательно продумано и положено на бумагу. Выступление на заседании Политбюро 5 мая 1988 г. «Вопрос о протоколах 1939 года – один из тяжелейших для нас. По существу он довольно ясен. Их отрицание и тем более квалификация как фальшивки никого не убеждают. Оригиналов нет, но имеющиеся копии и с той, и с другой стороны совпадают. Реальность протоколов подтверждается и самим ходом событий, которые развивались в точном соответствии с ними, а там, где возникали отклонения, они поправлялись. Например, немцы, продвинувшись в ряде случаев дальше, чем намечалось, затем отошли к согласованной линии.