Великий торговый путь от Петербурга до Пекина. История российско-китайских отношений в XVIII— XIX веках - читать онлайн книгу. Автор: Клиффорд Фауст cтр.№ 65

Конечно же Елизавета с введением своего тарифа преследовала больший фискальный интерес, чем ее отец Петр Алексеевич. Шелк полусырец и сырец, например, попадали в нижний уровень предела, а шелка качеством повыше, такие как гросс-де-тур, произведенные за границей, тоже облагались пошлиной тарифом пониже. На простые шелковые ткани, железную утварь и селитру, периодически появлявшиеся в торговле с китайцами, сборы назначали по ставке выше, чем когда-либо раньше. С введением нового тарифа к тому же менялся размер дополнительного сбора в 13 процентов (вместо внутреннего таможенного сбора), назначавшегося теперь в пределах от 6 до 16 процентов. Причем поменьше процентов начисляли на те изделия, с которых таможенные пошлины взимались в ефимках. Притом что тариф 1757 года не применялся в азиатской и китайской торговле, он послужил образцом для «сибирского тарифа», введенного в действие от 31 мая 1761 года, который просуществовал без кардинальных изменений до самого начала XIX столетия.

«Сибирский тариф» 1761 года содержал совсем мало настоящей новизны. Все запрещенные предметы торговли в тот или иной момент так и остались под запретом для частной торговли; ревень, китайские табачные шары, медные монеты, вино на зерновом спирту, скипидар, мышьяк и т. д. нельзя было вывозить за рубеж, а ввозить нельзя было меха соболя, чернобурой и красной лисицы, бобра, драгоценные металлы, свинец, порох, любое огнестрельное оружие, замшевое кожсырье, поташ и льняную пряжу. С другой стороны, среди ввозных товаров освобождались от пошлины алмазы, хлопок-сырец, сахарный песок, шелк-сырец, лекарственные препараты и другие лечебные средства, ввозившиеся из-за рубежа для казенного фармацевтического пункта, краски и лаки, а также и печатные книги. Все эти товары относились к предметам, пользовавшимся спросом, но их производство на территории России налажено еще не было, или сырью, необходимому русским заводам. Русские хлопки, картины или печатная продукция всех видов вывозились за рубеж после уплаты таможенной пошлины. Кроме этих конкретных предметов торговли перечень тарифов 1761 года практически совпадал с генеральным тарифом П.И. Шувалова 1757 года.

Изменением с самыми далекоидущими последствиями считается поправка елизаветинской поры, внесенная в 1753 году, и она вызвала коренное переустройство таможенной структуры, воплотившись в виде тарифов 1757 и 1761 годов. Опираясь на предложение, выдвинутое годом раньше П.И. Шуваловым, сенаторы отменили все внутренние таможенные пошлины и розничные подати. Обоснование этого выглядит весьма незатейливо. Их сбор требовал больших затрат (10,5 копейки на собранный рубль), а доход казался недостаточно весомым, чтобы оправдывать такую форму налогообложения. К тому же, судя по высказываниям Петра Ивановича, присяжные оценщики ничем не отличались от купцов, пекущихся о собственном барыше. Власти, однако, не собирались совсем отказываться от привычного уже давно дохода, так как по многочисленным предложениям П.И. Шувалова внешние таможенные пошлины подняли на 13 процентов в зависимости от цены товара, тем самым фактически восполнив утраченный источник дохода, зато освободив государство от сложной и даже невыполнимой задачи сбора внутреннего налога. Купеческое сословие восприняло такую меру с великим одобрением.

Важным пунктом таможенного досмотра для Сибири продолжало служить Верхотурье. Львиная доля российских товаров могла проходить через него туда и обратно беспошлинно, но, когда какой-нибудь из тех товаров вывозился за границу из европейской части России или Сибири, на них начислялись 13 процентов плюс дополнительный сбор в размере 5 процентов на содержание здания таможни на границе. Существовало несколько незначительных вариантов: вывозимая за границу сибирская пушнина облагалась традиционной десятиной в натуре плюс 13 копеек на рубль ее стоимости. С китайского и прочего иноземного товара, ввозившегося через Сибирь, теперь брали 10 копеек на рубль его стоимости вместо прежней десятины натурой плюс 13 процентов. Пушнину, доставляемую из Сибири в европейскую часть России для личного пользования купцов, все еще облагали натуральным налогом в размере десятины. Константин Николаевич Лодыженский, лучше всех разбиравшийся в российской тарифной структуре, обращал внимание на то, что взимание пошлин на пограничных постах и в портах все больше усложнялось и затруднялось. Происходило это главным образом в силу того, что новый дополнительный сбор рассчитывался в российской валюте, тогда как (согласно тарифу 1731 года) стандартные таможенные пошлины рассчитывали в золоте или ефимках. Вся таможенная структура нуждалась в пересмотре, так как уже существующая за два с лишним десятилетия устарела, а многие обычные ввозимые в Россию и вывозимые из нее товары в действующем перечне тарифов не указывались. Императрица Елизавета по своим воззрениям тяготела к более активным сторонникам государственного протекционизма, чем граф Андрей Иванович Остерман, который предложил прежний тариф.

Тем временем русская таможня на границе пережила некоторое укрепление и усовершенствование. По рекомендации сибирского губернатора Федора Ивановича Соймонова таможню в 1766 году перевели подальше от границы, чтобы убрать ее от зорких глаз дзаргучея и чтобы ответить на его накопившиеся уже жалобы по поводу взимания пошлин, считавшихся незаконными по условиям Кяхтинского договора. Взимание пошлин на китайские товары на протяжении многих лет раздражало китайцев. И они постоянно настаивали на том, что Кяхтинским договором категорически запрещались любые поборы. В конечном счете сбор таможенных пошлин перенесли в Троицкосавск, расположенный всего лишь в 4–5 километрах от Кяхты, зато на достаточном расстоянии от места возможных споров. После 1775 года таможню навсегда перевели в Иркутск.

Когда 23 августа 1754 года выпустили новый перечень должностных лиц таможенного ведомства, Кяхте предназначался самый широкий состав сотрудников во всем Забайкалье и один из самых значительных в Сибири: директор таможни, ее казначей, назначавшийся из числа российских купцов, бухгалтер, двое служащих канцелярии, четыре переписчика, один переводчик и два стражника. Два года спустя добавился второй директор на тот случай, чтобы передавать ему дела на время болезни первого. И хотя этого вслух никто не произносил, но надежда возлагалась на то, что два директора будут следить за суждениями и порядочным поведением друг друга. В дополнение к кадровым сотрудникам казначею полагался помощник, а еще четыре кладовщика (ларета) и восемь присяжных оценщиков, которых обычно выбирали из местных купцов. Таможенным службам в Кяхте, Верхотурье, Ямышеве и Семипалатинске Сибирского рубежа предписывалось составлять годовые и ежемесячные отчеты, в которых подробно перечислялись все прошедшие через них товары в обоих направлениях, а также все полученные с них пошлины.

Как уже упоминалось, сенаторы напомнили великорусским купцам, занятым торговлей в Кяхте, их преимущественное право на внесение существенного залога под оплату податей с отсрочкой их погашения на месте наличными деньгами, как это подробно освещалось в вексельных регламентах 1729 года. На жителей Сибири такие привилегии пока не распространялись. Даже великорусские купцы, торговавшие в Верхотурье, Цурухайтуе, Ямышеве и Семипалатинске, не могли воспользоваться вексельным залогом из-за малого объема внешней торговли в этих городках и их близости к Тобольску, Иркутску и остальным сибирским губернским городам. Вексельные залоги отправлялись почтой из Кяхты в Сибирский приказ, где за предоставляемую услугу начисляли еще по 2 копейки на рубль сверху. Любой купец мог получить освобождение от двухкопеечного начисления после внесения предоплаты наличными деньгами его поездки на границу. Однако, как и прежде, вексельный период считался слишком коротким, поэтому у подавляющего большинства купцов не получалось сбыть свой товар к назначенному сроку. И им приходилось обращаться за наличными деньгами к ростовщику (или, грубо говоря, к барышнику), заламывавшему за них цену, в два или три раза превышающую сумму его ссуды.