– Я, – слышит Дарья со стороны свой собственный голос, но будто усиленный низкокачественными динамиками, – это я – Волчий пастырь.
Он приходит тогда, когда приходит время. Его больше нельзя позвать, как это делали люди давным-давно. Сейчас он сам приходит и решает, кому жить, а кому умереть.
Это была честная сделка: теоретическое бессмертие в обмен на тело. Он ведь спросил ее тогда, в машине, когда она умирала под огнем и железом, согласна ли помочь ему. Он даже подарил ей прекрасные десять лет сказки, о которой она так мечтала, будучи подростком. Чего еще она должна желать?
Впервые за тысячелетия их было двое, но только один из них был настоящим.
Руководствуясь внутренним наставником, Дарья приближается к зажатой в тисках Лизе и шепчет ей:
– Давай, глотай, не бойся.
Драгомира смотрит на нее, как на ошалелую, не переставая активно брыкаться.
– Больная, что ли?
– Давай, Мира, давай. Ты достаточно времени провела в этом теле, чтобы понять, на что оно способно.
Денис чуть ослабляет хватку, когда понимает, что Драгомира все-таки решается последовать совету Дарьи. Она засовывает ожерелье целиком себе в рот, запрокинув голову назад, будто пытается проглотить очень длинную макаронину.
Удивительно, но даже Яга не шевелится: она просто стоит и внимательно наблюдает. Кажется, даже старая карга поняла, что хочет сделать Дарья.
Когда украшение полностью исчезает во рту у Лизы-Драгомиры, она внезапно мякнет, глаза ее закатываются, а ноги больше не держат ставшее внезапно слишком тяжелым тело. Она оседает на пол без каких-либо признаков жизни.
Кольцо, позволяющее управлять людьми. Серьга, позволяющая ее обладателю видеть правду. Подвеска, исполняющая мечты.
Дарья думала, что «прозрела», когда Денис подарил ей серьги в честь годовщины. Каким-то мистическим образом стала подмечать мельчайшие детали, узнала об измене мужа, а главное – увидела свою настоящую тень. С каждым днем ей открывалось все больше правды: и что муж ее не человек, и что мать так и не выжила после той аварии, и что дети были лишь утешением для ее несуществующей жизни. С того самого дня семнадцать лет назад ей суждено было стать Волчьим пастырем, и она осознанно взяла на себя эту ношу.
На самом деле, серьги были не причиной, но катализатором.
Что касается Драгомиры, то когда-то давно она бы что угодно отдала для того, чтобы вновь ощутить на своей коже тепло солнца, выпить чаю или даже почувствовать горечь от отцовой пощечины. Она жалела о том, что сделала со своим старым телом, потому что со временем, конечно, поняла, что обманщик Богдан совершенно не стоил той жертвы. Да, он изменил ей с другой женщиной накануне их свадьбы, но сейчас эта причина кажется мелкой и совершенно не стоящей того, чтобы броситься в реку.
Она снова ошиблась, когда доверилась другому мужчине. Пастырь пообещал ей настоящее тело, но целую сотню лет держал ее у себя в кармане в ожидании подходящего. Драгомира не понимала, чего он ждет, но он все уверял, что время скоро придет и что нужно немного подождать.
Только оказавшись внутри восьмилетней Лизы, Мира поняла, что ее обманули. Что она должна была хранить и лелеять этот сосуд фактически против своей воли до той поры, пока облака не опустятся над землей достаточно низко.
Лиза так никогда и не ушла. Она была с Мирой, когда та чистила зубы, когда ходила в школу, а затем – в университет и на работу, когда та спала в своей кровати, когда та спала с другими мужчинами, когда сидела у воды, тоскуя по своему хвосту.
Это как иметь противную младшую сестру, но в том же самом теле. Никакого удовольствия.
Со временем Драгомира даже прониклась к Лизе сочувствием. С каждым днем она все больше осознавала, что, похоже, из них двоих лишняя здесь именно она, но изо всех сил подавляла в себе эту мысль. Так она решила убить хозяина с помощью единственного, кому это было под силу. Только просчиталась.
– Что с ней? – не понимает Лев. Он кидается к безжизненному телу девушки, которую едва знал, но Денис не дает ему подступиться.
Он не видит бледную Тень, выскользнувшую изо рта Лизы и исчезнувшую в темноте.
– Забери его с собой, – обращается муж Дарьи к старухе. – Теперь, когда ты наконец сможешь отправиться на покой.
– Как знаешь, – хрустит челюстью Йама, едва заметно склоняет перед давним соперником голову и щелкает пальцами.
Лев-человек в мгновение ока превращается в того, кем он был всегда: защитника дома, на ком оставалась привилегия – впускать пастыря или нет. На какое-то время он забыл о своем истинном предназначении, но все по воле хозяйки, в свое время пославшей его в столицу искать пропавшие камни. Теперь, когда они были проглочены, не остается ничего, кроме как покориться судьбе.
– Куда ты теперь отправишься? – продолжает светскую беседу Денис, будто ничего такого сейчас не произошло.
Старуха пожимает острыми плечами:
– В Беловодье, коли пустят, раз уж ворота снова открыты. А коли не пустят, отправлюсь Тенью по земле и буду нашептывать людям об их грехах. А ты, наверное, встретишь мою мать?
Денис медленно закрывает и открывает глаза в знак согласия.
– Ну, тогда передавай ей от меня привет, – продолжает Нина. – Мы с ней давно не виделись.
Верлиока наблюдает за произошедшим с нескрываемым интересом. Ему даже уже почти не хочется ни есть, ни плакать. Последние слезинки-дождинки упали с неба как раз незадолго до эпохальной сцены изгнания Теней.
Верлиоку Тени никогда не волновали. Для него они даже не как тараканы – как невидимые блохи. К тому же они питаются страхами и надеждами, а вовсе не выпивают душу целиком, как одноглазый наездник облаков.
Но даже с высоты своих владений он видел, что Теней становится все больше и больше. Они сновали по подворотням, залезали за шиворот к случайным прохожим и поджидали детей в ведерках, пока те копошились в песочнице.
Чем крупнее город, чем больше в нем жизни, тем привлекательней он для Теней. Как же, тут вам на выбор любые пороки общества: от невыполненных уроков до проституции.
Но чем больше люди обращались к жизни, до краев заполненной поп-культурой, дешевыми любовными романами, видео с котиками, анонимными форумами и чужими фотографиями, тем темнее становилось небо. В какой-то момент в Беловодье приняли решение запереть ворота изнутри, а те последние, кто успел проскользнуть в райское местечко, быстро обрели свое истинное лицо и стали чертями.
Только Верлиоке на все это было наплевать. Он не относил себя ни к миру людей, ни к миру богов. Да, он когда-то родился из бурь и тумана, но в обозримом будущем ему не нужно было умирать.
Правда, в единственный день раз в тридцать лет, когда ему разрешалось спускаться к людям, он вдруг почувствовал, как сильно устал. Голод исчез, оставив после себя ощущение пустоты, которую уже не хотелось заполнять.