Консервативная революция в Германии 1918-1932 - читать онлайн книгу. Автор: Армин Молер cтр.№ 42

Мы стремились описать суть «Консервативной революции» через её отношение ко времени. Также вкратце мы дали описание её картины мира и картины человека. По логике вещей на очереди стоят детали, описывающие её воззрения на проблемы обычаев и права, государства и общества, экономики и культуры, а также всего прочего, на что нередко делится наша «жизнь». Однако именно в этом месте мы прекращаем наше рассмотрение и переходим к части исследования, в которой рассматриваются пять групп «Консервативной революции».

То, что до настоящего момента мы пытались показать, были аксиомы, на которых покоится консервативно-революционное мышление и действие. Вне этих аксиом можно обнаружить исключительное видовое разнообразие — например, положение разных поколений, или местное укоренение, или местную традицию— всё то, что определяет различия. «Консервативная революция» — это отнюдь не застывшая идеология с четко очерченными контурами, а трудно фиксируемая «топографическая местность». Всё, что выходит за рамки вышеописанного, не является первоочередным для рассмотрения.

Несомненно, приведенные аксиомы дают в руки исследователей вспомогательные средства, которые можно использовать в самых различных областях. Если мы, например, обратимся к проблеме государственного строительства, то мы будем исходить из того, что государство будет всегда существовать. Также можно утверждать, что люди не были равными и никогда не станут равными; состояние неравенства, в котором мы пребываем, и есть исходный пункт для любого государственного строительства. Государство, которое исходит из утверждения равенства всех без исключения людей, «Консервативная революция» уличает в обмане и опасном заигрывании. Закон иерархичной структуры в любом случае победит, даже если это произойдет исподволь. Какую форму примет это поэтапное строительство в идеях отдельно взятого консервативно-революционного государственного теоретика зависит от условий, которым он подчинен и как человек, и член сообщества. Здесь нужно предпринимать отдельное исследование.

Вполне очевидно, по какой причине осуществление подобных исследований является сложным проектом. Слишком часто идеи «шара» и «возвращения» изложены на «линейном» языке. В этом виновато не только междуцарствие, в условиях которого мы существуем, и границы которого легко стираются. Мы также должны упомянуть особый вид «стыдливости» — молчания, которое окутало все консервативное.

Роман Томаса Манна «Волшебная гора» является ярким свидетельством его отстранения от «Консервативной революции», которую он возносил в его «Размышлениях аполитичного». В упомянутом романе он как бы ведет дискуссию между «Консервативной революцией» и её противниками. В одной из идеологизированных бесед он позволяет Сеттембрини, поборнику идей прогресса, заявить: «Ибо слово — это человеческая честь, и лишь слово делает жизнь достойной человека. Не только гуманизм — гуманность вообще, исконное уважение к человеку и человеческое самоуважение от слова неотделимы, они связаны и с литературой. .. Поэтому с ним связана и политика, или правильнее будет сказать: она возникает из их союза, из единства гуманизма и литературы, ибо прекрасное слово рождает прекрасное деяние». В данном случае Томас Манн ведет речь с опорой на фразу Достоевского о том, что Германия все еще не нашла своего слова. Сеттембрини призывает немецкого инженера Касторпа: «Вы молчите... вы и ваша страна. Вы позволяете безоговорочно управлять молчанием... Вы не любите слово и не используете его или используете, но самым ненадлежащим образом... Мой друг, это опасно. Язык — это само благонравие.... Слово, даже самое противоречивое, очень сильно связывает. Но безсловесность живет в одиночестве. Предположу, что вы будете стремиться действием сокрушить Вашу уединенность».

У консерваторов мы можем найти многократно повторенную мысль о том, что консерватизм — это воззрение, а не теория. И действительно консерватизм возводится в ранг теории, только тогда, когда он вынужден обороняться от конкурирующей теории. В итоге в языковой сфере он играет по правилам противника — опасность, которой он может избежать, если воспринимается как воззрение.

Георг Кваббе однозначно свидетельствует: «Указывают не только на враждебность по отношению к учености и ограниченность, кои делают консервативную теорию сомнительной даже для консервативно ориентированных людей. У консерватора в крови есть предрасположенность быть самоуверенным и убежденным. В то время как прогрессивный рационалист гордо взирает на предполагаемое соответствие между его учением и чистым разумом, а также склоняется к тому, что видит в консерваторе неисправимого болвана; консерватор рассматривает же отказ от своих идеалов как некую разновидность психической, а возможно даже физической дегенерации». Для консерватора «размышление об основах собственного мировоззрения сродни профанации, подобно тому, как для любого верующего является неприятным приводить доказательства существования Бога. Рефлексия — это низведение нерациональных ценностей на рациональный уровень, секуляризации Божественного, у которого есть обаяние непостижимого. В ходе боевых действий инфернальные поклонники разума из числа левых едва ли могут это принять и постигнуть».

К упомянутому безмолвию консерватора надо также добавить, что он весьма ограничен в политической борьбе сегодняшнего дня. «Ты должен быть таким, ты не сможешь скрыться от самого себя» — такая фраза никак не подходит в качестве лозунга, под которым ведется политической борьба, в ходе которой одна сторона говорит о неизменности судьбы, а вторая обещает улучшение жизни отдельно взятого человека. Георг Кваббе, который отметил самоуверенность консерватора и который прекрасно знает слабости консервативных позиций, писал по этому поводу: «Здесь можно наблюдать несомненное превосходство прогрессивных тезисов над консервативным; необходимая для победы надежда у одних и безразличие — у других, что не впечатляет психологию масс или даже кажется невыносимым настроением».

О том, насколько Кваббе пребывает во власти убеждений его же противников, показывает тот факт, что он использует для обозначения собственного отношения слово с негативным звучанием — «безразличие». И это страшно далеко от пафоса молодого поколения, которое проникнуто «героическим реализмом». Далее Кваббе продолжает: «Урон, нанесенный консервативным идеям подобной пропагандой, вполне очевиден. Наши глубинные убеждения остаются непонятыми широким массам. Последние рубежи являются настолько высокими, что одолеть их по силам немногим. Льстивые, внешне привлекательные, светлые и оптимистические тезисы прогрессистов как раз подходят для простофиль и пьяниц. Это всё равно, что писать локонами или поверить неизвестному оратору, пообещавшему на собрании счастье всем и сразу. Наша теория живет только лишь в узком эзотерическом кругу. Едва ли мы в состоянии сформировать его таким образом, чтобы все люди нашего образа мышления остались невосприимчивыми к мнимой «правде». Это безнадежная затея успешно воздействовать на массы. Вне всякого сомнения, это также обусловлено значительными расхождениями между «чистой» и «практической» консервативной теорией, снижением уровня доступной агитации, игнорированием эффективных моментов, отстранением от обсуждения актуальных вопросов, противоречивой системой популярных лозунгов и идей». Эти слова проливают свет на то, почему в рамках «Консервативной революции» нередко возникали «политические секты».