Поза, разумеется, была театральная, тщательно выверенная. Но от Софии не укрылось, как мелко подрагивают его пальцы, как неестественно вывернута, словно изломана рука. Создавалось ощущение, что маска лицедея и притворщика настолько приросла к нему, что он сам уже не знает, когда говорит искренне, а когда актерствует. Хуже того, он даже в искренних порывах не обходится без актерства, просто потому что не умеет иначе выражать чувства. И снова ей, осознавшей это, захотелось обнять его, прижать к себе, дать понять, что с ней ему не нужно ничего из себя изображать…
– Легко выбирать, когда речь идет о жизни кого-то близкого, любимого. Тут и через себя не придется переступать, ты с радостью отдашь свою жизнь за него. Но что, если на карту поставлено существование какого-то чужого, случайного человека? Он тебе никто, да и человечишко-то из него не ахти какой. Переступишь через него – и заживешь себе лучше прежнего. Если сможешь, конечно. Если тебя не сведет в могилу чувство вины, бесконечные сожаления о содеянном, бесконечные мысли о том, как все могло бы сложиться, если бы ты не совершил свой преступный выбор…
София передернула плечами – то ли от холода, то ли от неизвестно откуда взявшейся странной тревоги. Что-то такое почудилось ей в этом разговоре – важное, пророческое. Словно эта невесть откуда возникшая тема могла стать определяющей для всего их знакомства…
В груди слева надсадно заныло, заболело так, что София, никогда в жизни всерьез не болевшая, презиравшая любые физические недомогания, вынуждена была сбавить шаг, остановиться, тяжело опереться локтями о каменный парапет.
– Что? – спросил Беркант, нависая над ней.
Она же мотнула головой, а затем протянула руку и все же нерешительно дотронулась кончиками пальцев до его лица, до твердой скулы, на которой подрагивал бледный отблеск фонаря.
– Ничего, просто… – через силу выговорила она. – Странно, что мы заговорили об этом. Согласись, это не самая распространенная тема для первого вечера знакомства.
– А ты не самая обыкновенная женщина, – тут же возразил Беркант. – К тому же мне кажется, я… чувствую тебя. Что, скажешь, эта тема никогда не приходила тебе в голову?
Он смотрел на нее, улыбаясь с этаким вызовом. Наверное, хотел показать, что раскусил ее, придумал, чем заинтересовать лихую экстремальщицу, которую уж точно нельзя было зацепить романтическими разговорами о звездах.
Софии не хотелось отвечать. Достаточно было просто любоваться склонившимся к ней мужчиной, которого природа наделила потрясающей красотой. Миндалевидными бархатными глазами теплого зеленого оттенка, высоким чистым лбом, аккуратными, словно кисточкой прорисованными бровями, точеными скулами, изысканно вылепленным подбородком, нервным подвижным ртом… Конечно, она видела и правки, которые в этот неземной образ внесла жизнь своим безжалостным стеком, подобно тому как искусный скульптор доводит до идеала гладкое изваяние, внося в него свойственные реальности несовершенства. Мелкие тревожные морщинки – у глаз и вокруг рта, глубокие тени под глазами, взгляд – вроде бы с виду дерзкий, решительный, взгляд заправского соблазнителя, но ей, умеющей «считывать» людей, проникать им глубоко в душу, в нем упорно виделось что-то болезненное, неуверенное, жаждущее любви и принятия.
София никак не могла отвести от Берканта глаз. Вглядывалась в черты – такие знакомые и все же чужие. Пыталась понять, действительно ли перед ней был сейчас образ, который она столько лет видела в фантазиях, образ, который сама себе нарисовала, пытаясь представить, как мог бы выглядеть сейчас давно потерянный человек. Или она, повинуясь какому-то непонятному импульсу, потянулась всей душой к незнакомому мужчине, попутно подсознательно снабдив его дорогими чертами, поставив мысленно знак равенства между ним и тем силуэтом, что представлялся ей годами.
Так и не ответив на вопрос Берканта, София скользнула пальцами вниз по его скуле, и он, повернув голову, коснулся ее руки губами, словно обжег. Шепнул:
– Поедем ко мне?
София коротко усмехнулась и покачала головой. Поехать к нему? Нет, это было бы уже слишком. Она и так последние несколько часов чувствовала себя человеком с содранной кожей. Пожалуй, такого адреналинового шока даже ее натренированное дикими выходками сердце могло не перенести.
– Лучше пойдем дальше, холодно, – отозвалась она, оттолкнулась от гранитного парапета и зашагала вниз по набережной.
После, устав бродить по улицам, они добрели до площади Султана Ахмета и уселись на скамью. Вот тогда Беркант и взял ее за руку, начал сосредоточенно разглядывать ладонь, водя пальцем по линиям. София отстраненно понимала, что он всего лишь еще одним способом пытается ее заинтересовать, увлечь, заморочить голову и убедить поехать к нему. Но было в этих его ухватках бывалого донжуана и какое-то второе дно – как и во всем, что происходило между ними той ночью. Как и в его глазах, под поверхностной бравадой в которых так ощутимо сквозило одиночество и страх. Чего, чего он боялся, этот растерянный, рано постаревший мальчик, каким-то чудом умудрившийся принять вымечтанный ею образ Бориса, ее Бориса?..
Беркант склонился ниже к ее руке, посветил себе телефоном и, наконец, уверенно произнес:
– Видишь, у тебя линия ума достигает ребра ладони. Это говорит об упорстве и бесстрашии.
– Есть тот грех, – хмыкнула София.
– А линия сердца – четкая, прямая, ярко-красная. Это означает, что любовь у тебя будет только одна, зато очень сильная. И встретишь ты ее очень скоро, возможно, уже встретила…
На этих словах Беркант попытался заглянуть ей в глаза, наверное, как-нибудь там с намеком поиграть бровями. Но София отвернулась и резко оборвала его:
– Ты гадаешь, прямо как заправская цыганка. Вижу, красавица, тебе мужа-военного да дом богатый. Ай, позолоти ручку. Давай что-нибудь более оригинальное.
– Хорошо, – не растерялся Беркант, перехватил ее руку повыше, закатал рукав куртки, наткнулся на часы, рассмотрел их с интересом, но затем тоже сдвинул выше и провел пальцем по линии, обхватывающей запястье Софии. – Вот здесь у тебя четыре «браслета» – видишь, четыре линии опоясывают запястье? Это означает, что ты долгожитель, доживешь лет до ста.
– Это вряд ли, – рассмеялась София. – Не с моими увлечениями.
– А еще, – продолжал Беркант, – я вижу, что детство у тебя было очень счастливое. Что родители любили тебя и баловали…
– Это все ты у меня на ладони разглядел? – суховато спросила София, отнимая у него руку.
– Нет, я сужу по тому, каким человеком ты стала – сильным, уверенным в себе…
– Психолог из тебя не лучше, чем гадалка, – хмыкнула София. – Знай же, что моя мать умерла, когда мне было двенадцать. И воспитывал меня отец…
– Прости… – искренне повинился Беркант. И, желая загладить оплошность, тут же добавил: – Но он-то наверняка тебя баловал, особенно после смерти жены. Заботился…
– Ну как сказать, – усмехнулась София. – У него были своеобразные понятия о заботе. Например, я в детстве боялась высоты. Однажды он потащил меня в горы, в поход, привел к провалу, перебраться через который можно было только по поваленному бревну, и бросил там, у края. Сам перемахнул на другую сторону. Я умоляла его помочь мне, дать руку. А он стоял на той стороне и смеялся надо мной, обзывал трусихой и плаксой.