Вызванное борьбою с унией, религиозно-умственное движение затронуло также киевское шляхетство и мещанство и повело к основанию Киевского братства, которое возникло здесь около 1615 г., первоначально, кажется, при церкви Успения Пресв. Богородицы, находившейся на Подоле. Оно устроилось по образцу братств Львовского, Виленского и Могилевского и усвоило себе устав или чинименно Виленского. С этим братством вскоре связались судьбы знаменитой Богоявленской школы.
Средства на основание сей школы даны были Гальшкою (Елизаветою) Гулевичевною, дочерью Василия Гулевича, владимирского войского. Сначала она была замужем за Христофором Потеем, младшим из сыновей Ипатия Потея, в то время еще православного епископа, а впоследствии униатского митрополита. После смерти первого мужа молодая вдова вышла за мозырского маршалка Стефана Лозку, человека пожилого и также вдового. При своей преданности и усердии к православию, она была захвачена начавшимся в Киеве помянутым религиозно-умственным движением; в октябре 1615 года она сделала дарственную запись на значительное имущество, именно на свой киевский двор с землею, ради основания ставропигиального монастыря, по чину Василия Великого (т. е. общежительного), школы для детей дворянских и мещанских и гостиницы для странников, под условием, чтобы все эти учреждения навсегда оставались в церкви восточного обряда под благословением и послушанием святейшего Константинопольского патриарха. К концу того же 1615 года мы видим, что пожертвование или фундуш Гальшки Гулевичевны поступил в распоряжение Киевского братства, которое устраивает монастырь и школу при храме Богоявления на Подоле; причем первым игуменом сего монастыря является киевопечерский инок Исаия Копинский, а первым ректором школы Иов Борецкий; отсюда можем заключить о том, что новые эти учреждения создались не без участия Киево-Печерской лавры или ее архимандрита Елисея Плетенецкого. Киевобратский монастырь и школа вскоре устроились и упрочились, благодаря новым пожертвованиям после Гулевичевны. Особенно сильную опору нашли эти учреждения в славном запорожском гетмане Конашевиче Сагайдачном, который вписался в братский реестр «со всем своим войском». Кроме вкладов гетман поддерживал их и вообще южнорусское православие своим авторитетом и значением, которое имел в Речи Посполитой. Но любопытно, что главная фундаторша, т. е. Гальшка Гулевичевна, подобно Константину Острожскому и некоторым другим ревнителям православия, при жизни своей имела огорчение видеть, как ее единственный сын (Михаил) был совращен в латинство, вероятно, благодаря своему браку с католичкою.
Обучение в Киевобратской школе было устроено по образцу братских школ, уже существовавших в Западной Руси, т. е. Львовской, Виленской и др. Оно начиналось с азбуки; за нею следовали Часослов и Псалтырь, в связи с изучением церковной службы и пением, а также с изучением молитв и догматов православной веры; потом преподавались грамматика, риторика, логика, диалектика, пиитика. Сначала в этих школах господствовала грамматика Лаврентия Зизания, а потом Мелетия Смотрицкого. Языки преподавались: церковнославянский и польский, а также классические, т. е. греческий и латинский. В польско-латинских школах Речи Посполитой тогда решительно преобладал язык латинский; православные же школы давали преобладание языку греческому, на что указывает и само название преподавателей «дидаскалами», а учеников «спудеями». Родители, отдавая детей («хлопцев») в школу, условливались, сколько должны были платить грошей за обучение, а иногда прибавляли разные приношения натурою или съестными припасами, дровами и т. п. Но бедняки и сироты нередко содержались на счет самой школы.
Успехи братств и школы в борьбе с унией, однако, не могли возместить того вреда, который Западнорусская церковь терпела от недостатка высшей церковной иерархии. В это время у нее оставался только один православный епископ, Львовский. Некому было посвящать приходских священников. Поэтому из отдаленных областей русских таковые должны были тайком пробираться в Львов для посвящения, или пользовались для того случайным приездом каких-либо греческих епископов. В свою очередь, недостаток священников приводил православное население к разным печальным явлениям. Бедственное его состояние в ту эпоху яркими красками очертил на Варшавском сейме 1620 г. один из западно-русских депутатов Лаврентий Древинский, чашник земли Волынской и член виленского Святодуховского братства.
Вот некоторые места этой речи:
«О Боже, кому неизвестно, сколь великие притеснения терпит народ русский в отношении своего благочестия? Начну с Короны (т. е. Юго-Западной Руси, присоединенной к Польской Короне). Уже в больших городах церкви запечатаны, имения церковные расхищены, в монастырях, вместо монахов, содержат скот. Перейдем к великому княжеству Литовскому: там то же самое делается в городах, пограничных с Московским государством. В Могилеве и Орше церкви также запечатаны, священники разогнаны; в Пинске то же; Лещинский монастырь обращен в питейный дом. Вследствие сего дети умирают без крещения; тела покойников вывозятся из городов, как падаль, без церковного обряда; не имея брачного благословения, народ живет в не посредстве; люди умирают без исповеди и приобщения Св. Тайн». «А что делается во Львове? Кто греческого закона и не склоняется к унии, того теснят из города, не принимают ни в купечество, ни в ремесленные цехи. В Вильне для православного покойника запирают городские ворота (в которых невозбранено ездить жидам и татарам), и его должны выносить в такое отверстие, через которое вывозят только нечистоты. Православных монахов хватают, бьют и заключают в оковы. На гражданские уряды не допускают людей достойных и ученых, а наполняют их (латинами и униатами) хотя бы глупцами и невеждами». «Уже двадцать лет на каждом сеймике и на каждом сейме мы умоляем с горькими слезами, но не можем добиться, чтобы нам сохранили наши права и вольности». «Если же и на этом сейме не последует исправления столь тяжких зол, то принуждены будем возопить с пророком: суди ми, Боже, и рассуди прю мою».
Но подобные протесты обыкновенно были голосами, вопиющими в пустыне. Король и сенаторы выслушивали их, отделывались обещаниями, отлагательством до будущих сеймов и т. п. По этому поводу один из польских панов заметил следующее: «на сеймиках (т. е. на посольских выборах) мы им (православным) даем надежду, а на сеймах поднимаем ее на смех; на сеймиках зовем их братьями, а на сеймах отщепенцами». Только внешние опасности, угрожавшие Речи Посполитой, заставляли их иногда с лицемерной благосклонностью относиться к просьбам православных. Так было и в эту пору, когда полякам одновременно грозили войны со стороны Турции, России и Швеции и когда они особенно нуждались в услугах Запорожского войска. Сими обстоятельствами православные и воспользовались для возобновления своей церковной иерархии.
В том же 1620 году весною в Киев приехал иерусалимский патриарх Феофан, на обратном пути из Москвы, остановился в братской гостинице и пробыл тут около 10 месяцев. Имея полномочия от Константинопольского и других восточных патриархов, охраняемый от всякой опасности стражею из запорожских казаков, он, насколько мог, занялся благоустроением Западнорусской церкви; между прочим, выдал благословенную грамоту Киевскому братству и его Богоявленскому монастырю на ставропигию (т. е. непосредственное подчинение Конст. патриарху), на школу и странноприимный дом. А главное, он, по настойчивой просьбе братства и особенно Конашевича Сагайдачного, пригласил православное население Западной Руси наметить достойных кандидатов на епископские кафедры. В октябре началось посвящение этих кандидатов, при соучастии болгарского Софийского митрополита Неофита, проживавшего в Западной Руси, и одного греческого епископа, находившегося при Феофане. Таким образом, игумен Межигорского монастыря Исаия Копинский рукоположен был на епископию Перемышльскую, Мелетий Смотрицкий, незадолго до того постриженный в Виленском Святодуховском монастыре, — на архиепископию Полоцкую, Иезекииль Курцевич — на епископию Владимирскую, Исаакий Борискович — на Луцкую и пр. Во главу же западнорусской иерархии, на митрополию Киевскую и Галицкую, был поставлен Иов Борецкий. В январе 1621 года Феофан уехал из Киева, сопровождаемый 3000 казаков с самим гетманом Сагайдачным.