Что-то гадкое в сарае - читать онлайн книгу. Автор: Кирил Бонфильоли cтр.№ 19

— Полагаю, Генри, вас подобное несколько раздражает, нет? — осведомился я, помавая рукой в направлении унылой сидячей забастовки.

— Ох, прямо не знаю. Я тут всю жизнь, как вам хорошо известно. Не сильно-то они отличаются от вашего выпуска — да и от любого другого. Когда я сюда только пришел, тут были сплошь цилиндры да сюртуки по воскресеньям, хожденья взад-вперед по Променаду; потом — бриджи для верховой езды и фокстерьеры; потом — «оксфордские мешки» ^[77] и бультерьеры. После войны все носили синие дембельские костюмы, затем твидовые пиджаки с фланелевыми брюками, затем опять вернулись канотье и блейзеры, потом были сплошь джинсы и все босиком, а теперь бороды с бусами, и завтра, кто знает, может, опять будут цилиндры. Мне другое не нравится в этой публике — пиво они пьют четвертинками и заедают шоколадками, а половину своего содержания просаживают на автомат с «французскими письмами» в Комнате Отдыха Младших Преподавателей. Пили бы пиво, как люди, гребли бы веслами да учили учебники, а для всего этого секса время будет, когда степени получат.

— Воистину, — рек я. Пожелав ему доброй ночи, я облекся в мантию и поставил паруса курсом на Комнату Отдыха для Старших.

Драйден был расточителен в извинениях касательно невстречи меня на вокзале.

— Очень надеюсь, что Маргейт отыскал вас без трудностей?

— Маргейт? Нет, явился какой-то чудак по имени Фрэнсис.

— Да-да, все верно, Фрэнсис Маргейт. Крайне милый мальчонка. Умнейших из виконтов, которых мне вообще доводилось учить.

— Хотелось бы верить, Джон, что вашему э-э… дрыщу намного лучше. Ученик ваш, судя по всему, был крайне им обеспокоен.

— Царица небесная, да он меня совсем не беспокоит, со мной это уже много лет, все дело в здешнем портвейне, понимаете ли, — у нас худший портвейн в Оксфорде, сам не знаю, почему я до сих пор тут. Мне поступали великолепные предложения из самых разных мест — из Суссекса, Ланкастера, Уганды… всевозможные места.

— По мне, так все они на слух одинаковы. Что же на самом деле не позволило вам меня встретить?

— О, я обедал тут в одном женском колледже, названия не упомню, так они там кошмарно напаивают, сами, вероятно, знаете, прегадкая публика, все до единого пьяницы. И после такого обеда я немного устал, а Фрэнсис как раз не подал работу, поэтому вместо зачета я предложил ему съездить вас встретить.

— Воистину, — сказал я. (Ловлю себя на том, что в Оксфорде часто произношу это «воистину». Интересно, почему?)

После чего он, ни словом не извинившись, подал мне хересу в грязном бокале и подвел к Ректору засвидетельствовать уважение. Я засвидетельствовал.

— Как мило, — произнес Ректор с очевидной куртуазностью, — видеть старого члена.

До сего дня не знаю, насмешка это была или он просто неудачно выразился.

По Комнате Отдыха я бродил, пока не отыскал отвратительное на вид растение в горшке, кое представилось мне заслуживающим хереса. Мгновение спустя мы скучковались в обычную процессию и пошаркали в Зал, к Высокому Столу и ужину. Высокий Стол выглядел как обычно, если не считать покроя смокингов и нелепой юности донов, но от единственного взгляда через плечо в медвежью яму Зала я содрогнулся. Две сотни косматых Томов-из-Бедлама ^[78] с их марухами и шалавами гонобобились и собачились у нескольких раздаточных прилавков из нержавейки, как в благотворительных обжорках, — они грызлись и тявкали, словно валлийские националисты на явке или итальянские глянцевые фотографы в погоне за прелюбодейной особой королевских кровей. Всякий миг кто-то выдирался из «меле» ^[79], оберегая от покусительств тарелку, заваленную чем-то неопределимым с жареной картошкой, кою он и опустошал за столом, непрестанно матерясь и рыгая. Сами длинные дубовые столы не несли на себе ни грана серебра моей юности — теперь его предпочтительнее держать под замком, — но длинные гордые шеренги бутылочек с «Любимым Папочкиным Соусом» стояли как встарь — и чертовски здорово, осмелюсь заметить. С упомянутым, говорю, содроганием отвернулся я и окунул неохотную ложку в суп «под черепаху». (Можете вообразить, насколько меня расстраивает одно воспоминание обо всем этом, если отметите, что последнюю фразу я начал с риторического повтора — так я никогда не поступаю.)

Не следует думать, будто я придираюсь, когда утверждаю, что ужин состоял из пяти перемен ядовитого навоза: я этого ожидал, и меня бы встревожило, окажись пропитание достойным. Ужин за Высоким Столом в Оксфорде, как вам, вероятно, известно, неизменно пребывает в обратной пропорции к содержанию мозга в Колледже, им угощающем. Скон — колледж весьма мозговитый. Если вам потребен хороший кутеж в Оксфорде, придется обращаться в такие места, как Пембрук, Троица или Сент-Эдмунд-Холл ^[80], где играют в регби, хоккей и тому подобное, а коли вас засекут с книгой, то отведут в сторонку и хорошенько побеседуют по душам.

Нет, поистине вечер мне испортило то, что Скон пошел на поводу у господствующей ереси и обзавелся доном женской принадлежности. Более всего на свете преподша напоминала плохо увязанный моток старых бечевок; улыбка ее представляла собой стиснутое ротовое отверстие женщины, получающей удовольствие от естественного деторождения, и мы с нею, ко взаимному удовлетворению, не понравились друг другу с первого взгляда. Держателем бюста, иначе «бюстгальтером», она пренебрегла, это было ясно: блуза ее доблестно приняла на себя бремя где-то на уровне пупка.

Тут я не мог ничего сказать, согласитесь, — как обыкновенный Старый Член я был всего лишь гостем, а она прислушивалась к беседе с тщанием, — но глазами с Ректором встретился и оделил старика долгим твердым взглядом. Он застенчиво улыбнулся — нечто вроде компетентного оправдания.

После ужина в Комнате Отдыха Драйден лукаво нас представил.

— Гълэдис, — со смаком произнес он. — Чарли Маккабрей до смерти хотел с вами познакомиться.

— Бронвен, — сухо ответила она. Драйден явно уже разыгрывал этот гамбит.

— Очарован, — воскликнул я тем «галантным» голосом, которым надеялся разъярить ее пуще всего. — Давно пора уже расцветить эту затхлую халабуду несколькими хорошенькими личиками.

Она оборотила на меня тот в особенности мерзкий взор, коим смотрит на вас за завтраком копченая селедка, если вам случилось иметь похмелье.