Кланы Америки. Опыт геополитической оперативной аналитики - читать онлайн книгу. Автор: Константин Черемных cтр.№ 81

А с другой стороны, отдельные лица перестарались в бомбардировке Вашингтона тревожными депешами о планах Москвы захватить Крым. В ноябре 2011 года об этом поднял панику Мустафа Джемилев. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что глава Меджлиса крымских татар по каким-то экономическим мотивам не хотел назначения лавой области бывшего главы МВД Украины Анатолия Могилева — человека не московского, а просто «макеевского». Не прибавилось доверия Джемилеву в июне 2013-го, когда его же ближайшее окружение попросило его уйти на покой после того, как его сын-наркоман убил человека выстрелом из окна. Еще одним хроническим паникером был экс-советник Путина и член правления Международного центра демократического перехода (ICDT) Андрей Илларионов. Нам неведомо, сколько раз его сигналы проверялись, но в конечном итоге случилось то же самое, что в известной притче про мальчика-пастуха, который слишком часто попусту кричал «Волки, волки!»

Из Москвы все виделось иначе. По меньшей мере и для Кремля, и для МИД России не мог остаться незамеченным тот факт, что в истэблишменте Демпартии США происходит раз-драй, а республиканский кандидат пока — на последнюю неделю февраля — «не нарисовался». Это из внешних, «объективных» условий. А из субъективных: два факта: отмена Верховной радой Закона о языках и беспредел «Правого сектора» в Киеве, в том числе не в последнюю очередь — захват здания Минюста со всеми документами о собственности. После в которого в Крым вдруг одновременно устремились экс-глава местной «Батькивщины» Андрей Сенченко и его непримиримый конкурент Петр Порошенко.

Военный аспект крымской операции был к тому времени действительно подготовлен — как и сообщалось в отдельных утечках в украинской прессе, в нескольких вариантах. Политический, особенно пропагандистский аспект готовился в явной спешке. Во всяком случае, экстренное заседание Совета Федерации не было адекватно ситуации ни по форме, ни по содержанию. Единогласное поднятие рук напомнило всей Восточной Европе типичное партсобрание брежневского времени — а тот факт, что Валентине Матвиенко с трудом удалось набрать кворум, на фоне этого впечатления «единодушного одобрямса» осталось незамеченным. Но ладно бы суконный стиль — куда хуже было озвученное обоснование вмешательства России в украинские дела. Спикер поставила вопрос о правах всего лишь 60 процентов населения Крыма, а в международном праве сослалась на право нации на самоопределение на примере Косова — то есть на том же примере, к которому совсем недавно апеллировала бандитская Ичкерия.

К счастью для Крыма и не только для Крыма, грубейший и опаснейший политический «ляп» Валентины Ивановны был оперативно исправлен. И помогла этому не многомесячная подготовка, а совокупность случайных обстоятельств.

Во-первых, нашлись два человека, которые выступили в качестве, говоря американским языком, whistleblowers. Это был Максим Шевченко, в яростной статье «Украинский предел русской истории» сказавший все, что думал о твердолобом начетническом подходе к «собиранию русского мира» по этническому принципу. И это был Владислав Третьяков, который в открытом письме к Михаилу Горбачеву построил параллель не с самоопределением Косово, а с объединением Германии. Их никто не просил вмешиваться в процесс. Они вмешались сами, движимые только собственным неравнодушием и персональной ответственностью за Крым, за Россию и за Украину — за то, как пишется история. То, что таких два человека нашлись и безотлагательно сформулировали свои тезисы, было случайностью. То, что Владимир Путин их услышал (см. текст его выступления от 18 марта), доказало раз и навсегда, что Владимир Путин — не случайный человек на своем месте, что бы ни кричала толпа немцовых и конкурирующая толпа навальных, и что бы ни хотелось думать их конкурирующим покровителям. А сами немцовы и навальные из политических фигур стали в глазах нации тем, кто они есть — банальными стукачами в вашингтонский обком, и все вложенные в них и в Болотную средства мгновенно помножились если не на ноль, то на десятичную дробь. И эта потеря минус-качества стоила убытков, понесенных страной от введенных и планируемых санкций. Тем более что одновременно плюс-качество принесли победившие паралимпийцы — люди, доказывающие себе и всем нам (включая пострадавший от потери западных заказов бизнес), что невозможное становится возможным, когда человек преодолевает себя, и что вообще, на всякий случай, он жив не хлебом единым.

Во-вторых, по случайному совпадению, волжско-татарская часть российского истэблишмента оказалось ближе, чем когда бы то ни было, к принятию решений. Как раз в это время в кремлевских коридорах обсуждался вариант выдвижения главы Татарстана Рустама Минниханова на пост премьер-министра России. Именно эта часть истэблишмента мобилизовала уже полузабытых российским и украинским общественным мнением аксакалов — Минтимера Шаймиева и вслед за ним — Юрия Лужкова. Именно связи руководства Татарстана с российской исламской духовной иерархией позволила изменить повестку дня задуманного Джемилевым курултая крымских татар. А с другой стороны, благодаря той же элитной группе манифестация на Воробьевых горах была выдержана в красном цвете.

Если бы к Владимиру Путину обратился Геннадий Зюганов, он не был бы воспринят как whistleblower. Глава государства, не имеющий внутреннего тяготения к коммунистическим идеалам, был поставлен — не старческими стонами и жалобами, а трезвыми, ясными и честными аргументами — перед тем фактом, что апеллировать Россия должна сейчас именно к этатистскому интернационализму. Ибо это и прямая антитеза национал-анархии, и основа общей идентичности пророссийской среды на Украине — поверх языков и конфессий, и наконец, тот реальный, а не воображаемый «мотор» остро необходимой мобилизации в самой России, в том числе и перед лицом легко прогнозируемого прессинга извне.

Только это исправление «формулы правды» дало тот результат референдума, с которым был вынужден считаться мир. Только интернационалистский императив мог вдохнуть новую энергию в едва сложившееся освободительное движение Восточной Украины. Только подъем этого движения вынудил Запад, и в том числе Белый Дом, признать, вопреки бан-деровским дедушкам, «культурную неоднородность» Украины и вмешаться в ее конституционный процесс.

Алармисты и скептики предупреждали Кремль о том, что присоединение Крыма дает в руки нашим оппонентам очень много карт. Это так и было. Но одно дело — получить в руки карту, а другое — ею воспользоваться.

Правящий истэблишмент отдельных европейских стран воспользовался тем обстоятельством, что вопрос о Крыме расколол «правый край» всего европейского политического класса. На фоне пронизавших СМИ фобий в связи с российской «игрой без правил» самая мощная из партий этого спектра, французский Нацфронт, получил только 7 % голосов на местных выборах после того, как Марин Ле Пен поддержала Россию. Зато вперед вышли традиционные консерваторы-голлисты. Паника, возникшая в ЕНП из-за эксцессов украинского «Правого сектора», сошла на нет: электорат традиционных консерваторов мобилизовался на предубеждениях к России. По существу Россия, присоединив Крым, дала фору европейскому правому мэйнстриму.

Демократический Белый Дом тоже пытался использовать крымский фактор во внутренней политике. Так, вопрос о помощи Украине был «пришпилен» к законопроекту по реформе МВФ. Обама был настроен на выполнение обещаний, данных Китаю, и в том был резон — надо же хотя бы остановить сброс Китаем американских гособлигаций! Но республиканцам нужно было лишний раз продемонстрировать миру слабость правящего режима. И конгрессмены-республиканцы саботировали реформу МВФ. Она была опять отложена, в чем Обаме осталось лишь признаться Си Цзиньпину в Гааге.