Зеленая мартышка - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Галкина cтр.№ 7

Слухи о свадьбе докатились до медперсонала, а через девять месяцев молодую опять привезли, родила она, всем на радость, двойню.

Потом привезли ее через год, приняли роды, получился мальчик. Возможно, у нее еще рождались дети, но наш молодой доктор уехал, срок, на который его распределили, завершился, роман с медсестрой закончился, а больничка обзавелась двумя новыми видами транспорта (кроме уже имевшейся машины): не без интриг конфискованным у безнравственного пастуха мотоциклом и гордо стоявшим на маленьком плато за задним двором самолетиком.

Тут мы поехали.

— Теперь вы представляете, в каком диком месте провел я три года после института?

В воображении моем взлетали на сквозняках белоснежные занавеси окон маленькой больницы, горели огромные, опушенные светом звезды над горами и степью, слышала я блеяние овец, крики новорожденных.

— Боже! — вскричала я. — И вы не жалеете о том времени?! Ведь вы тогда жили настоящей жизнью!

Поскольку, по его представлению, настоящей жизнью (с иностранными аэропортами, курортами, салонами, антиквариатом, бриллиантами и т. п.) жил он как раз теперь, он так удивился, что даже обернулся ко мне, не понимая.

Чудесным образом мы быстрехонько домчали до моего дома, пробка растворилась в дорожном ветерке.

Эта история поразила меня, я часто мысленно к ней возвращалась, впечатления мои от нее были почти зрительные.

А потом, через несколько лет, я прочла рецензию на фильм «Дикое поле».

Позвонив, я спросила, видел ли он фильм; он даже не слышал о нем.

— Рассказывали ли вы о своем распределении кому-нибудь, кроме меня? — не унималась я.

— Не помню, — отвечал он, — кажется, нет.

Прошло еще года два, — и я посмотрела фильм.

Один из персонажей, Федор Абрамович, говорил в нем Мите, молодому врачу, главному герою:

— Вы себе представить не можете, что тут раньше было. Такая больничка, палаты чистые, светлые, на заднем дворе маленький самолет стоял.

Митя ездил на мотоцикле, в кино мотоцикл был старый, в рассказанной мне истории — новый; поскольку «распределили» моего собеседника в шестидесятые годы, а условное время фильма приходилось, надо думать, на девяностые, это был, конечно же, один и тот же мотоцикл. Если горянку-невесту (или степнячку) из рассказа привезли тамошнему доктору с плодом в чреве, эту невесту, из фильма, привезут тутошнему с пулей в животе (доктор будет оперировать ее на огромном валуне у своего больничного барака); оба спасут девушку, каждый по-своему.

Молодой доктор из городских у подножия гор перед степью на территории дикого поля, пребывающий на форпосте «пустыни Тартари» и там, и там; доктор из рассказа уезжает, доктор из фильма остается на посту по своей воле из чувства долга. Кинорассказ завершается смертью, а устное повествование — рождением ребенка.

Однако доктор шестидесятых годов пребывает в окружении коллег в «чистых, светлых» палатах, операционная, реанимационный блок и т. д.; а доктор девяностых пользует своих пациентов в неустроенном домишке-полубараке, лекарств нет, оборудования и инструментов тоже, вместо операционного стола валун, доктор сушит травы, распределяет их по пакетикам, иногда прибегает к помощи соседа из одного из сел — ветеринара.

Первый, из реальности, все же чаще всего принимает роды, второй, из художественного фильма, лечит раненых в нелепых перестрелках и пьяных драках, выводит из комы допившихся до полусмерти и наблюдает чудесное воскрешение пораженного молнией пастуха, которого товарищи, согласно ветхозаветных времен методике, закапывают в землю по подбородок.

Врач Митя из «Дикого поля», поставленного Михаилом Калатозишвили по сценарию Саморядова и Луцика, погибает, его убивает докторским скальпелем пришедший с гор и подлеченный им сумасшедший. А молодой доктор из рассказанной мне истории возвращается в город — и к моменту рассказа в результате полной перемены участи превращается в преуспевающего фешенебельного человека, то есть фактически тоже прекращает свое существование, хотя это, если можно так выразиться, метафорическая гибель.

Просматривая рецензии на фильм, прочла я в одной из них; «Откуда, спрашивается, взялись в конце эти спасающие доктора хорошие люди, которые несут его на плащ-палатке? Нет там никого такого, должен был бы доктор лежать у своего полубарака и погибнуть в полном одиночестве».

С чего автор рецензии решил, что это «хорошие спасающие люди»? Сказано было нам (и в сценарии, и в фильме): таково дикое поле, такова эта степь, что в ней можно прожить тысячу лет, ничего там нет, — и смерти нет. И вот уносят доктора из дикого поля, из степи (легла ему дорога прочь), чтобы он — умер.

В одном из интернетных рекламных роликов видела я кадр, где горит больничный барак (после того, как доктор Митя, раненый, уже вышел за ворота); но в версии, которую смотрела я — тоже по компьютеру — этот кадр отсутствует. Увижу ли я его в том же рекламном ролике, скажем, через месяц — или он исчезнет?

В страшной сказке Саморядова «Последний ангел», где женщина вместо мальчика рождает ягненка, герой в конце сказки убивает последнего ангела: по его мнению, если Господь отвернулся от людей, то и ангел Его не нужен.

Смотрящий на горы Митя видит там бродящую по горному хребту фигуру, которую принимает за ангела: фигура оказывается ангелом смерти — убивающим его безумцем.

Всякая история, обращенная к нам, необычайно важна, но иногда не можешь понять — что тебе сказали.

У сценаристов оказался еще один общий сценарий (им, в отличие от меня, фильм по нему не понравился), названия сценария не помню, фильм назывался «Савой», Стеклов в главной роли, герой оказывается в слоях жизни, прежде неведомых, претерпевает полную перемену участи; и в «Савое» тоже присутствовала подобная идее фикс казахстанская степь.

К моменту, когда снималось «Дикое поле» Калатозишвили, обоих авторов сценария уже не было в живых: ни переходившего на ялтинской вечеринке некоего киносборища из номера гостиницы в другой по карнизу, разбившегося насмерть Саморядова, ни умершего через шесть лет во сне Луцика. Через год после выхода картины скончался от инфаркта Калатозишвили, а совсем недавно исполнитель роли Федора Абрамовича актер Степанов погиб в ДТП.

Непонятно, для чего я так упорно вопрошала рассказчика моего, говорил ли он еще кому-то о своем распределении; там было полно народа, коллеги, больные, пастухи, заезжие геологи, метеорологи, дорожные рабочие, шоферы, да мало ли кто.

Вспомнилась мне история родственников матушки моей подруги Марии, мужа и жены, врачей, поехавших в 1918 году с фельдшером и медсестрою в степь «на чуму», успешно боровшихся с эпидемией, пока их не убили: неизвестно кто неведомо зачем.

Иногда мне кажется, что рассказ о молодом враче на краю Ойкумены, дышащем воздухом Вечности, времени, безвременья у подножия гор, на облое степном, родственном пустыне Тартари, где живут по обычаям древних племен ветхие люди, где сквозняки шевелят белые пелены, где открыты оку в звездном небе такие непривычные созвездия, что поневоле принимает жизнь черты смертного сна, декораций чистилища, могли бы написать Борхес, Карпентьер, Маркес или Платонов.