Утерянное Евангелие. Книга 2 - читать онлайн книгу. Автор: Константин Стогний cтр.№ 42

Запоздавший раб с амфорой вина на плече метнулся в нишу дома, когда в переулок ворвался отряд бегущих преторианцев. Отряд возглавлял Климент, перед ним бежало два факелоносца.

— …Если бы каждый знал то, что знаю я. Если бы я знал, что Его послание дойдет до каждого сердца… Иисус любил своих братьев. Которые тоже Божьи дети…

Два легионера зацепили петлей увлеченного проповедью христианского дозорного, свалили его на землю и беззвучно закололи мечами.

— …Он доказал, что смерти нет, — вещал Павел. — Есть лишь дорога к Отцу, к вечной жизни. Иисус знал это. Он пережил это сам…

Тигеллин жестом подозвал лучника и указал на писца. Солдат прицелился и выстрелил. Писец со стоном завалился набок.

— Смотрите, это стрела! — крикнул кто-то.

— Гасите факелы! — приказал Павел и скрылся за деревом.

— Нас предали! — воскликнул Петр, вышел на возвышение и поднял ладони. — Смерти не надо бояться…

Но его не слушали. Христиане попытались бежать на холм, чтобы спрятаться в развалинах храма. Их встретили лучники и град стрел. Люди бросились вниз к Тибру, но и там шеренга лучников по команде командира выстрелила в плотную толпу. Вопли раненых раздавались отовсюду.

В это время по Свайному мосту бежал отряд гвардии преторианцев, ритмично звеня оружием и щитами…

Христиане упали на колени и стали молиться. Лучники расстреливали их, неподвижных и покорных. Авишаг стащила отца с возвышения и спрятала рядом с Павлом в тени дерева.

Добежавшие до рощи гвардейцы окружили подразделение армии.

— Прекратить стрелять, — громко крикнул Климент.

Он прошел к месту, где несколько минут назад люди с благоговением слушали проповедь, а теперь умирали, истекая кровью. Нашел тех, кого искал, за большим деревом. Они сидели на корточках между корней.

— Авишаг, — позвал он девушку, опустился на колени и взял ее за руку.

— Они умирают! — разрыдалась юница.

— Кто?! Павел, Петр?

— Нет, они, — она указала на десятки смертельно раненных стрелами христиан.

Павел снял с себя суму и надел на Климента.

— Тебе придется опять хранить камень Иисуса, сын мой, — сказал тарсянин. — Из тюрьмы я могу не выйти.

Петр, который уже знал, что крестник Павла благословлен им на службу в императорской гвардии, тоже встал и возложил руки на плечи Климента:

— Теперь ты становишься главой христианской общины. Спаси, кого сможешь. Я чувствую, что мне это не удастся.

— Не те ли это старики, которых ты спас у фонтана, Климент? — раздался над ними голос легата Тигеллина. — Ты не знал, конечно, что они христиане, иначе не отпустил бы их. Почему прекратили стрельбу? Твоя забота о христианах — предательство! — продолжал обвинения военачальник.

— Возьми эти слова обратно! — тихо потребовал Климент, вставая с колен и чуть наклоняя свое серебряное копье в боевое положение.

— Если я погорячился, я сожалею об этом, — выдавил из себя Тигеллин и ушел в центр поляны, резко развернувшись и взмахнув плащом.

— И каков будет приказ префекта императорской гвардии? Что нам делать с христианами? — спросил во всеуслышание легат.

Легионеры армии и преторианцы гвардии замерли, ожидая распоряжений Климента.

— Подберите раненых, — приказал префект. — Остальных отведите в Марсову тюрьму!

— Почему в Марсову тюрьму, а не в подземелье при арене? — поинтересовался армейский начальник.

— Пусть будет так, как я сказал! — ответил начальник гвардии.

Легионеры погнали христиан в тюрьму, а оставшиеся гвардейцы проверяли раненых и убитых и выуживали из щелей спрятавшихся. Маленькая девочка, бросив свою куклу, пыталась вытащить стрелу из ребер мертвой матери. У нее не хватало сил, и она тихо плакала…

Климент велел помощнику после смены караула забрать из тюрьмы Авишаг и привести к нему домой.

* * *

В доме сенатора Пуда царило веселье. Служанки разносили яства и вина. Музыка оркестра едва заглушала смех гостей и заздравные тосты.

— Климент, — приподнялся Пуд на локте. — Куда ты опять убегаешь? Ты даже кубка не допил.

— Личные дела, отец, — ответил, взмахнув рукой, его сын в белой тунике с двумя красными вертикальными полосами. — Личные дела, не терпящие отлагательств. А вы продолжайте!

Он жестом руки приказал рабыням опустить полог и скрыть свою часть залы от посторонних взглядов. Потом нетерпеливо постучал пальцами по звонкому медному диску, свисавшему на двух шнурах.

— Приведи ее сюда, — приказал он явившейся на звон диска рабыне.

Из-за занавеса показалась голова Пуда в лавровом венке.

— Что тут происходит? Почему ты убежал с пиршественного ложа?

— Зачем есть черствый хлеб, когда в доме есть вкусная еда? — замысловато ответил Климент. — Возвращайся к гостям и передай всем мои извинения.

Пуд скрылся за пологом. С другой стороны комнаты рабыни ввели Авишаг и скрылись с глаз. Девушка была помыта, причесана и переодета в белый греческий хитон с застежками-фибулами на обнаженных плечах.

— Климент! — воскликнула девушка и протянула к нему руки.

— Я хотел увидеться с тобой раньше! — мужчина стремительно подошел к ней и прижал к себе.

— Тогда почему ты этого не сделал?

— Меня вызывали во дворец, а потом с полудня у отца начался этот банкет.

Авишаг села и прижала лицо к руке любимого.

— Климент, вчера я сказала, что моя жизнь значит для меня больше.

— Как же, я не забыл.

— Как внезапно все изменилось, я захотела жить!

— Ты будешь жить! — Климент сел рядом с возлюбленной.

— Разве теперь это возможно?

— Как-нибудь все уладится, твое место рядом со мной!

— Ты меня не понял: как я могу жить, когда других убивают? Надо что-то сделать!

— Это невозможно!

— Я не смогу быть счастливой, даже с тобой!

— Какая чушь! — Климент вскочил, чтобы налить ей вина.

— Постарайся им помочь!

— У тебя начинается совсем новая жизнь со мной, — Климент протянул ей золотой кубок с вином, разведенным водой. Того самого вина, в той самой пропорции, что когда-то наливала ему Мессалина.

Авишаг осушила кубок и произнесла чуть пафоснее, чем следовало бы:

— Мне ничего не осталось, кроме моей веры во Христа.

— Верить надо не во Христа, а самому Христу, — поправил ее мужчина. — В христианских сказках не больше правды, чем в языческих, в которые я верю не больше императора.