– Да, конечно, а то пойдут сплетни, одна ужаснее другой. Ну, вроде как всё на месте, вот только шкаф запереть не смогу…
– Это всего на одну ночь…
«Дорогая мисс Мэнсис, всеобщая защитница!» – подумала Арриэтта, но ей всё равно хотелось, чтобы они побыстрее ушли: не терпелось увидеть Тиммиса. Только он не появится до тех пор, пока церковь не опустеет и западную дверь не запрут. Пусть Арриэтта и мало что видела, но догадалась, что произошло. Миссис Платтер заметила, как Тиммис взбирается вверх по верёвке, попыталась одной рукой схватить его, а другой вцепилась в верёвку. От её веса колокол поднялся, и они оба взлетели к потолку. Тиммис спокойно пролетел в отверстие, а миссис Платтер ударилась головой о потолок и свалилась на пол.
Наконец Арриэтта услышала, как мисс Мэнсис сказала:
– Китти, дорогая, думаю, остальное можно оставить до утра. Я приду и помогу тебе. Вот только не знаю, что делать с пеларгонией миссис Крабтри…
– Уитлейс посадит её в новый горшок.
– Замечательно! Тогда идём. Должна признаться, мне безумно хочется спать: вечер сегодня выдался непростой…
Арриэтта улыбнулась и обхватила колени руками. Как только за ними закроется дверь, Тиммис вернётся домой – живой и, даст бог, невредимый.
Глава двадцать шестая
Когда той же ночью, но намного позже, Арриэтта пробралась через приоткрытую вентиляционную решётку и упала в объятия родителей, Под и Хомили забыли о тревожных часах ожидания и мрачных невысказанных опасениях. Они плакали, но это были слёзы радости, а когда Арриэтта ответила на все их вопросы, часы на церкви пробили два, только на них никто не обратил внимания.
– Ну, с Платтером наконец-то покончено, – подвёл итог Под.
– Ты так думаешь? – с сомнением произнесла Хомили.
– Разумеется. Они проникли в церковь в неурочный час! Замок на шкафу взломан, все ценные вещи свалены с полок на стол…
– Но он пытался убедить констебля, что там были воришки… или как там они их называют.
Под мрачно рассмеялся.
– Злоумышленники. Только вряд ли они стали бы пользоваться инструментами Сидни Платтера!
На следующее утро Арриэтте предстояло обо всём рассказать Пигрину, а также Спиллеру, если удастся его найти. Ей повезло встретить сразу обоих.
Пигрин, поднявшись пораньше, занимался сортировкой собранных накануне осколков стекла среди стелющегося плюща у дорожки, а Спиллер, который направлялся куда-то по своим делам, остановился посмотреть. Он, как помнила Арриэтта, всегда был любопытным, но никогда ни о чём не спрашивал напрямую. Обоих буквально потряс её рассказ. Арриэтта и Пигрин уселись поудобнее на сухой земле под листьями плюща, и даже Спиллер снизошёл до того, что присел на корточки, хотя и не выпустил лук из рук. Пока он слушал историю, глаза его горели, но он не произнёс ни слова.
– Есть ещё кое-что… – добавила Арриэтта.
– И что же это? – спросил Пигрин.
Арриэтта помолчала, прежде чем ответить, и слушатели с удивлением заметили слёзы у неё на глазах.
– Тебе это может показаться глупостью, но…
– «Но» что? – мягко подтолкнул её Пигрин.
– Мисс Мэнсис. Мне так хотелось успокоить её: сказать, что с нами всё в порядке.
Слёзы градом покатились по щекам Арриэтты, а Пигрин воскликнул удивлённо:
– То есть ты хочешь сказать, что она всё это видела?
– Нет, она ничего не видела, но её видела я, и случались моменты, когда была готова с ней заговорить…
– Но, надеюсь, ты этого не сделала! – совершенно шокированный, резко сказал Пигрин.
– Конечно, нет, потому что… – Арриэтта всхлипнула. – Я обещала отцу… даже торжественно поклялась, что никогда больше не заговорю ни с одним из человеков… Никогда в жизни.
Повернувшись к Спиллеру, она добавила:
– Ты был в тот вечер с нами и моё обещание слышал…
Спиллер кивнул, а Пигрин неожиданно сурово заявил:
– И твой отец был совершенно прав. Каждому добывайке известно, что это безумие, совершеннейшее безумие!
Арриэтта опустила голову, обхватила колени руками и расплакалась – возможно, оттого, что вечер накануне выдался очень непростым, а утром не удалось поспать подольше, или причина в резкости Пигрина. Поймёт ли её хоть кто-нибудь когда-нибудь?
Спиллер и Пигрин беспомощно смотрели, как её хрупкие плечи сотрясаются от рыданий, хотя она и пыталась закрыть лицо и без того уже мокрым фартуком. Если бы был один, Пигрин обнял бы её, утешил, но любопытные горящие глаза Спиллера удерживали его на месте.
Неожиданно Арриэтта подняла залитое сердитыми слезами лицо и заявила Спиллеру:
– Ты же обещал ей рассказать, что мы в безопасности и всё такое, но так и не сделал этого, потому что слишком боишься человеков, даже таких милых, как мисс Мэнсис.
Спиллер вскочил, бросил на неё странный взгляд: как показалось Арриэтте, свирепый и полный ненависти, – резко развернулся и ушёл, причём исчез так быстро и так бесшумно, словно его и не было. На плюще не шелохнулся ни один лист.
Арриэтта и Пигрин, совершенно ошеломлённые, долго молчали, потом Арриэтта удивлённо произнесла:
– Он рассердился…
– Это вполне понятно, – согласился с ней Пигрин.
– Но я просто сказала правду…
– Откуда тебе это известно?
– Ну как… он же пообещал?
– Если и пообещал, то, возможно, удобного момента не было. – Пигрин хмыкнул. – Он обязательно всё ей расскажет, но когда сам сочтёт нужным. Он считается лишь с собственным мнением, этот Спиллер.
Арриэтта встревожилась:
– То есть ты хочешь сказать, что мне следовало ему верить?
– Что-то в этом духе. Или не слишком торопиться с выводами. – Пигрин нахмурился. – Хотя я ни в коем случае не поддерживаю безумную идею общения с людьми, или человеками, как вы их называете. Это всё безрассудство и глупость, больше ничего! И едва ли будет честно по отношению к твоему отцу…
– Ты не знаешь мисс Мэнсис! – воскликнула Арриэтта, и глаза её опять наполнились слезами. – Но лучше бы я Спиллеру ничего не говорила…
– Не переживай: он с этим справится, – успокоил её Пигрин и помог подняться.
– Понимаешь, он ведь вовсе не плохой…
– Да, мне Спиллер тоже нравится.
– Ну ладно, – со вздохом произнесла Арриэтта. – Думаю, сейчас мне лучше пойти домой, а то ушла я очень рано и родители, должно быть, меня уже хватились. Да и, честно говоря, очень есть хочется.
– Ой, хорошо, что напомнила! – Пигрин сунул руку в карман. – Надеюсь, не раздавил. Нет, всё в порядке.
На ладони у него лежало крошечное яйцо, кремовое, с рыжевато-коричневыми пятнышками.