Но куда всё-таки убрать еду, чтобы уберечь её от чужого взгляда, если даже разбитые плитки Под велел положить на место? Ничто не должно привлекать внимания или вызывать подозрение.
– Мы можем спрятать еду снаружи, среди сорняков, – предложила Хомили.
– Нет, так мы только крыс привлечём, – возразил Под. – А это нам совершенно ни к чему…
В конце концов Хомили решила забрать остатки еды с собой в постель и положить под подушку.
– Это будет отличный завтрак, – забираясь в гнёздышко из пуховых стёганых одеял и почти засыпая, пробормотала она себе под нос.
Арриэтта помогла отцу положить на место осколки плитки и, поскольку после уборки им уже нечем было заняться, решила отправиться спать. Несмотря на усталость, прежде чем заснуть, она услышала, как часы на церкви пробили четыре, и подумала: «Надо же, всего четыре часа! А день казался таким долгим…»
Глава девятая
Утром Арриэтта проснулась первой. Под такой горой стёганых одеял оказалось невыносимо жарко, так как все трое улеглись спать полностью одетыми. Среди ночи её разбудили странные звуки: стук, потом легкий удар, затем дребезжание, снова тишина и, наконец, бульканье. Под и Хомили тоже проснулись, но лежали молча.
– Что это? – решилась наконец спросить Арриэтта.
Под фыркнул и, перевернувшись на другой бок, пробормотал:
– Это трубы с горячей водой, водяное отопление. А теперь будь хорошей девочкой, не шуми: мы со Спиллером допоздна работали.
Под натянул одеяло на голову и тут же захрапел.
«Ах да! – вспомнила Арриэтта. «Радиаторы – это немного старомодно, – сказал им тогда Под. – Но должны же сторожа прогревать дом. А то для чего тогда они нужны, сторожа».
Выбравшись из постели, Арриэтта пролезла через слегка приоткрытую дверцу печки, петли которой настолько проржавели, что стали практически неподвижными, спустилась на сваленные в кучу плитки, всё ещё засыпанные золой, которую она накануне смела с решётки, и укрылась между кирпичами, из которых была сложена старая печь. Осторожно выглянув из своего укрытия, почти так же, как они с Подом выглядывали из-под высоких напольных часов в Фэрбанксе, Арриэтта не увидела ничего нового: всё было так же, как накануне. Сложенные пирамидой цветочные горшки, треснувшие оконные стёкла, сад за ними, из крана ритмично, через длинные интервалы капает вода. Нет, кое-что всё-таки изменилось: звук стал чуть тоньше – скорее «блим», чем «блям». Арриэтта подалась вперёд, стараясь оставаться невидимой. На решётке под краном, как ей почудилось, было что-то голубое. Она прищурилась, пытаясь разглядеть получше: да, что-то голубое, какое-то приспособление, в которое падали капли и издавали этот самый звук: «блим», а не «блям».
Охваченная любопытством, Арриэтта сделала осторожный шаг вперёд и тут увидела, что это такое. У них в Фэрбанксе была такая штука в кладовке: стеклянная глазная ванночка, – но Хомили никогда ею не пользовалась из-за веса и неудобной формы, не хватало терпения. А кому-то вот хватило, и этот кто-то, сообразила Арриэтта, тоже добывайка. У неё даже сердце забилось как заячий хвост.
На мгновение ей захотелось вернуться и разбудить родителей, но по некотором размышлении решила не делать этого. Нет, она останется здесь, подождёт и понаблюдает. После того как глазная ванночка наполнится до краёв, рано или поздно вернётся тот, кто её сюда поставил. Арриэтта села, прислонилась к кирпичу и, подтянув колени к груди, обхватила их руками. Вот теперь, положив подбородок на колени, она могла наблюдать с комфортом.
Вскоре мысли её начали блуждать, размышляла она и о Спиллере, о его доброте и дикости, сдержанности и независимости; о его смертоносном луке и стрелах, хотя стрелял он лишь для того, чтобы добыть еду. Арриэтта и сама хотела бы научиться стрелять из лука, но никогда, ни за что на свете, не смогла бы убить живое существо. В её случае лук служил бы исключительно для самозащиты, как шляпная булавка – для Пода. И всё же, всё же – при воспоминании об этом ей стало неловко, – сколько раз, голодные и благодарные, они ели добычу, которую приносил Спиллер. Никто ни о чём не спрашивал – во всяком случае, Арриэтта не слышала ни одного вопроса, – все просто ели и наслаждались. Интересно, станет ли Спиллер жить с ними в этом доме? Заменит ли Пода, когда тот состарится? Научится ли она сама когда-нибудь добывать – не подбирать мелочь там-сям, а действительно приносить всё необходимое для жизни? На первый вопрос ответ был «нет», и Арриэтта об этом знала. Спиллер создан для свободы и никогда не станет жить в помещении, никогда не соединит ни с кем из них, в том числе и с ней, свою судьбу, но всегда будет им помогать – в этом она была уверена. Что касается второго вопроса, то ответ был «да»: в глубине души она знала, что научится добывать, и добывать по-настоящему. Времена изменились, а значит, действовать нужно по-новому. И, вполне возможно, как именно – придумает сама!
Неожиданно раздался какой-то звук, совсем тихий, и донёсся как будто из библиотеки за соседней дверью. Арриэтта встала и, не выходя из-за кирпичного основания печки, осторожно выглянула.
Всё было тихо. С того места, где она стояла, был виден кран и тот участок слева от него, где заканчивался плиточный пол и начинался деревянный, библиотеки. Она могла видеть даже небольшой кусочек самой библиотеки, часть камина и свет из высоких окон, но не сами окна. Стоя под печкой, неподвижная, словно кирпичи в её основании, Арриэтта почувствовала, как учащённо забилось сердце.
Следующий звук был и вовсе едва слышен – слабый, но продолжительный скрип. Как будто, подумала Арриэтта, кто-то шьёт на машинке или медленно поворачивает ручку на маленькой дверце. Звук не становился громче, но приближался. И наконец с замиранием сердца Арриэтта увидела крохотную фигурку.
Это был, вне всякого сомнения, добывайка – прихрамывая, он тащил за собой какую-то штуковину, и чем бы она ни была, двигалась легко, словно по волшебству, а не так, как мыльница Спиллера.
Совсем юный, заметила Арриэтта, когда добывайка приблизился к крану, с волосами цвета пакли и очень бледным лицом. Штуковина, которую он тащил за собой, оказалась на колёсах, и Арриэтту поразила эта замечательная идея. Почему они до сих пор до такого не додумались? В игровой комнате в Фэрбанксе, как ей говорили, было множество поломанных игрушек, так что наверняка нашлись бы и колёса. Именно четыре колеса, как она теперь поняла, и издавали тот скрип.
Приблизившись к стоку, юный добывайка развернул тележку задней частью к глазной ванночке, нагнулся и немного попил воды, а потом, вытерев рот рукавом, направился к стеклянной двери, ведущей в сад.
Арриэтта вжалась в кирпичи, пока добывайка там стоял и на что-то смотрел сквозь стёкла (на птиц, подумалось Арриэтте, или выясняет, какая погода). А день стоял чудесный: ветра не было, солнце тёплыми лучами согревало землю, и кое-где птицы уже начали вить гнёзда. Постояв так некоторое время, юный добывайка развернулся и похромал обратно к глазной ванночке. Согнувшись, он попытался её поднять, но она явно была слишком тяжёлой и скользкой от воды. Ничего удивительного, что у Хомили не хватало на неё терпения: ухватиться совершенно не за что.