Как я стала киноведом - читать онлайн книгу. Автор: Нея Зоркая cтр.№ 80

Война застала его армейским артистом, и все четыре года колесил он в бригадах — фронты, прифронтовые части, госпитали, неоднократно бывая на передовой, а в 1945-м, с Победой, обосновавшись в театре Советской армии в поверженном Потсдаме, — это были университеты жизни.

Давайте откроем современный справочник «Актеры советского кино». Увидим, что за этими кинодебютами шестидесятилетней давности у Михаила Глузского перечислено 150 (!) с лишним ролей. А последние сыграны в 2000 году. Ни у кого из его коллег нет такого длинного послужного списка. Позавидовали бы даже в Голливуде!

Галерея экранных образов артиста Глузского — поистине целый мир разнохарактерных лиц: рядовые и генералы, злодеи и жертвы, фанатики идеи и наемники, молодые и старые, современники и герои классической драмы. И вот что особо примечательно: это актерская биография на постоянном подъеме, на нарастании! Свои лучшие (они же — любимые им самим) роли Глузский сыграл уже в зрелом возрасте, за 50, когда, как правило, ощущается усталость мастера, возникают повторы, знакомое экранное лицо приедается зрителю. У Глузского же наоборот! Во всеоружии мастерства и опыта он создает глубоко индивидуальные, неповторимые портреты, которые являются в то же время и художественным обобщением, типом. Таков его академик Сретенский в фильме «Монолог» — ученый-новатор, смельчак, способный отринуть положение и почести во имя научной истины, а в частной жизни — человек редкостной доброты и деликатности, трогательно привязанный к беззащитному, обиженному жизнью существу, юной внучке. Истинный русский интеллигент — недаром фильм так нравился Андрею Дмитриевичу Сахарову! И сегодня игра Глузского — сдержанная, на «внутреннем темпераменте» и накале, смотрится абсолютно современно — невозможно сдержать слезы!

А его Флор Федулыч Прибытков из экранизированной пьесы А. Н. Островского «Последняя жертва»? Опережая советское время, когда богатство на все лады проклинали, Глузский показал нам не «толстосума», не «буржуя», а просвещенного предпринимателя-миллионера из породы славных московских меценатов. Эти творения артиста, а также и его одержимый есаул Калмыков из «Тихого Дона», и санитар-инвалид Фокич из «В огне брода нет», и многие другие войдут в золотую кладовую отечественного кино.

Что есть талант? Его версия

Существует евангельская притча о двух рабах, один из коих закопал в землю, а другой приумножил свой талант.

Закапывать талант согласно христианскому вероучению есть грех, по бытовой логике — обида. Глузский свой незаурядный, Богом данный талант взрастил и выпестовал, сам отшлифовал до совершенства. Ведь талант — это еще и непрекращающийся труд, выносливость, дисциплина, терпение, воля. А у Глузского еще и просто поразительная работоспособность. Он не знал простоев, у него был сплошной «рабочий день».

А форму ему давали, уж конечно, не дорогостоящие витамины или чудодейственные препараты, которые нынче рекламируют «для продления молодости». И, разумеется, не бег трусцой и не диета. У него были другие ресурсы: нравственные, профессиональные.

Еще прекрасная память — увы, далеко не всем актерам дана она и в молодости-то. Ведь даже сам Станиславский порой забывал на сцене текст роли, и об этом ходило немало анекдотов! Глузский же издавна тренировал свою от природы сильную память. Помню, как в конце 50-х в знаменитом Доме творчества кинематографистов «Болшево» мы, тогдашняя молодежь, ходили на лыжах гуртом, в лесу шумели, хохотали (верховодил наш безусловный лидер после своей «Карнавальной ночи» Эльдар Рязанов). Но Миша, обычно веселый и контактный, отъединялся и убегал по лыжне один. «Почему ты такой гордый?» — спрашиваю. «Да я „Евгения Онегина“ учу, — отвечает он застенчиво. — Утром даю себе задание, а в лесу повторяю…»

Так и выучил все восемь глав под зимними березами и елями… А к зрелости у него, киноартиста, накопился целый репертуар стихов и прозы, он замечательно читал и со сцены, и по радио, и на телевидении своих любимых поэтов, целые циклы стихов Пастернака, Заболоцкого, Твардовского, более поздно открытого им Юрия Левитанского.

Ответственность, долг, предельный самоконтроль и требовательность к себе. Каждодневная учеба, поиск, недовольство собой, волнение перед очередным, пусть тысячным выходом на съемочную площадку или сцену — вот что было залогом его творческой молодости, его артистической формы.

И, наконец, самый надежный его тыл, его крепость — Дом.

Его love story — «Я однолюб!»

Некогда, в далеком 1949 году, на вечере в ВТО он встретил молоденькую студентку ГИТИСа по имени Катя. И влюбился. Впоследствии выяснится: навсегда!

Компания была дружная, а вечеринки в ту пору бывали бедные, но очень веселые (слова «тусовка» тогда еще не знали). И однажды гостям чего-то не хватило, то ли хлеба, то ли бутылки, и на ближайший Киевский вокзал на поиск послали Мишу — все-таки солидный, артист… Катя вызвалась пойти с ним («Сама не знаю, почему», — потом недоумевала она).

Проходили по улицам долго, почти до рассвета. Когда вернулись, все уже разошлись. Но — простили. Словом, ситуация была похожа на взаимность, на роман.

Но не все оказалось так просто. Катя уже была замужем, у него же, до того закоренелого холостяка в его 31, был подписан на три года контракт — снова в армейский театр в Германии.

Следующей стадией «лав-стори» был роман в письмах (вот бы почитать эти послания 49 года, да, наверное, не сохранились)…

Не выдержал. Через год вернулся в Москву, заставил Катю получить развод (это было нелегко). Только 19 января 1952 года сумели расписаться — а уже рос полугодовалый Андрюшка. Сейчас Андрей Михайлович Глузский, долго прослужив заведующим постановочной частью в Театре-студии киноактера, работает в «Альфа-банке».

«Женился — и из своей коммуналки въехал в ее коммуналку», — шутил Михаил Андреевич. Правда, Катина квартира была несколько иного рода, чем его Басманная. Да и сама Катя, Екатерина Павловна Перегудова, была, как говорится, «девушкой из другого круга», «из бывших». Жила она в одной комнате, оставленной ей в реквизированном и «уплотненном» особняке ее умершего отца, богатого человека, в дворянском Трубниковском переулке. Мать Кати, певица, работала во МХАТе и вторым браком была замужем за блистательным ученым-гуманитарием, знатоком европейской литературы и театра, писателем Алексеем Карповичем Дживелеговым, который очень любил свою падчерицу, он-то и посвятил ее в театроведение. В «Монологе» своему профессору Сретенскому Глузский придал трость Дживелегова, а после смерти тестя к Михаилу Андреевичу перешел его уникальный письменный стол в стиле «модерн».

В эту-то высокую московскую элиту попал наш «актер-солдат». И был принят как родной. Всю жизнь настойчиво, подчеркнуто говорил Михаил Андреевич о влиянии на него этой благородной интеллектуальной среды. Он всегда охотно «вписывался» в круг Катиных коллег-искусствоведов и критиков, которых актеры ведь обычно не очень жалуют. Он — жаловал! А мы, Катины коллеги, гордились им, обожали его.

Жена не хотела быть просто «супругой Народного артиста», всегда трудилась в поте лица. Ее именем составителя и редактора подписаны многие прекрасные книги по театру. В последние годы она занимается литературным наследием Вс. Мейерхольда.