Футбол сквозь годы - читать онлайн книгу. Автор: Николай Старостин cтр.№ 25

Я ответил примерно так:

– Да, я все это высказывал, не подозревая, что это преступно…

Довольно коротко и быстро, по моему примеру, «признались» остальные, кроме последнего – Евгения Архангельского. Он заявил, что не намерен подтверждать «фантазии», надуманные Николаем Старостиным… Никакой «антисоветчиной» он, Архангельский, никогда не занимался и заниматься в будущем не намерен. От сказанного на предварительном следствии отказывается… Его признание – результат незаконных методов воздействия…

Это был глас вопиющего в пустыне абсолютного беззакония и произвола.

Через три дня мне вменили в вину восхваление буржуазного спорта и попытки протащить в советский спорт буржуазные нравы; Петру – единственную фразу, что колхозы себя не оправдывают, а ставки советских инженеров малы; Александру и Андрею – то же, что и мне… Нам, как членам партии, дали по десять лет, беспартийным Станиславу Леуте и Евгению Архангельскому – по восемь.

После суда нас в одной тюремной карете отвезли в Бутырскую тюрьму, и до следующего утра мы, не видевшись около двух лет, наговорились вдосталь…

Тон настроению в тот вечер задал Андрей, который на вопрос тюремного врача «Есть ли жалобы?» ответил: «У меня есть…»

Тот, скрывая под маской служебной суровости закономерное любопытство к известным спортсменам, переспросил:

– На что же вы жалуетесь?

– На приговор… Много дали!

Едва за ним дверь камеры захлопнулась, мы дружно рассмеялись. Десять лет лагерей по тем временам – это был почти оправдательный приговор. Будущее казалось не таким уж мрачным.

Наутро нас рассадили по разным камерам, и только через долгих двенадцать лет я снова увидел Андрея и Петра. Да и с Александром лишь случайность однажды свела меня ненадолго в пересыльном пункте.

…Если внутренняя тюрьма пугала одиночеством, то Бутырки – количеством заключенных в камере.

Многие спали по очереди. На нарах устраивались разве что «блатные». Если на ночь доставалось место на привинченном к полу столе, это считалось удачей. А для новичков – «валетом» на полу, у параши. На каждого приходилось, дай бог, по квадратному метру. Но этот метр, как ни странно, порождал труднообъяснимое чувство – чувство «камерной» общности, видимо отражающее естественное человеческое стремление не ощущать себя один на один с грядущей неизвестностью. Его трудно объяснить словами, но мне довелось пережить момент, когда надзиратель равнодушно выкрикнул мою фамилию и добавил:

– С вещами.

Поверьте, в этот миг можно многое отдать за то, чтобы хотя бы еще на сутки, на день, на час остаться в немыслимой тесноте переполненной, вонючей, грязной, но уже твоей камеры.

По пути на Север я попал в гигантский пересыльный пункт – город Котлас. На «пересылках» люди могли сидеть годами. Если вас отправляли оттуда через месяц, это считалось быстро. В Котласе я познакомился с кинодраматургом Алексеем Каплером. Мы подружились. Интеллигентнейший человек. Он вел себя в трудновыносимых условиях с редким достоинством.

Однажды мне сообщили, что кто-то приехал на свидание. Время лихое, общение с политическими – большой риск. Шел в контору с волнением, гадал: кто бы это мог быть? Оказалось, сестра, Клавдия. Надо сказать, что и она, и Вера везде и всюду продолжали за нас бороться.

Второй муж Клавдии, Виктор Дубинин, работал старшим тренером «Динамо» и в этом качестве не менее одного раза в неделю бывал в кабинете у министра госбезопасности Абакумова. Бедного Дубинина родство со Старостиными не особенно устраивало. Узнать, где мы, как мы, и даже в известной степени повлиять на нашу судьбу он мог через Абакумова, но опасался. А вот со свиданием решился помочь: звонок из Москвы сделал свое дело. Местные власти дали свидание, что в «пересылках» категорически запрещалось.

Через три месяца я наконец прибыл в Ухту – тогда небольшой городок, в окрестностях которого добывалась нефть. Отдельные лагерные пункты располагались в 300–400 километрах от него. Зато в самом городе имелись стадион и кинотеатр, действовал каток, существовал даже свой театр, в труппу которого входили в основном заключенные: актриса из Китая, танцовщица из Ленинграда, пловчиха из Москвы…

Но в перечне «развлечений» города главное место занимал футбол. Ему вновь суждено было благосклонно распорядиться моей судьбой. Популярность «Спартака» шла намного впереди меня. Я еще маялся в Котласе, а в Ухте генерал-лейтенант Бурдаков, начальник Ухтлага, уже определил мою участь.

Не дав осмотреться, меня прямо с вокзала повели знакомиться с футболистами, среди которых были и вольнонаемные, и осужденные. Капитан местной команды Сергей Баловнев оказался ловким на поле и в жизни парнем. На «пересылке» он чувствовал себя как дома и сразу мне заявил:

– Николай Петрович, мы вас ждем давно, будете работать с нами. Генерал души не чает в футболе. Это он вас сюда вырвал.

На другой день меня привели в порядок, постригли, помыли, побрили и повезли к генералу на показ.

В приемной, где хозяйничала его секретарша Лена, очень красивая молодая брюнетка, сидели начальники десятков подразделений и отделов.

И тут же я – «политический». С годами я перестал удивляться тому, что начальники, бывшие вершителями судеб тысяч и тысяч людей, олицетворением бесчеловечности и ужасов ГУЛАГа, столь благожелательно относились ко всему, что касалось футбола. Их необъятная власть над людьми была ничто по сравнению с властью футбола над ними.

В лагерях не только отбывали срок, работали и умирали. Там жили. Они стали формой человеческого существования. Это было страшно: в созданной системе ценностей футбол превращался в средство выживания.

Разделавшись с «текучкой» лагерной жизни, генерал вызвал меня. Я вошел: за столом сидел человек двухметрового роста, килограммов под сто тридцать, с большой головой и высоким лбом. Он посмотрел на меня из-под густых седых бровей и спросил (потом я слышал подобные вопросы сотни раз):

– Как же это могло случиться? Я уже знал, что надо отвечать:

– Непростительная ошибка с моей стороны.

– Хорошо, что вы это понимаете. И вам мой совет, а может быть, даже больше, чем совет: не заводите дружбу с заключенными, особенно с уголовниками. Сейчас они начнут к вам липнуть со всех сторон. Вам выдадут круглосуточный пропуск и разместят на стадионе. Там у меня живут несколько осужденных футболистов, в том числе Баловнев. Он вам поможет освоиться и все расскажет. Идите устраивайтесь.

Вот так я начал работать тренером команды ухтинского «Динамо».

«Сам» любил футбол беззаветно и наивно, почти по-детски. В тонкостях не разбирался, но гол приводил его в восторг, который он не скрывал. На стадион он всегда водил жену – пожилую располневшую даму… В дни матчей управление заканчивало работу на полчаса раньше и в полном составе, вслед за начальником, отправлялось на футбол.

Когда в Ухту приехала на календарную игру команда «Динамо» из Сыктывкара, мы разгромили ее со счетом 16:0. Это был, по-моему, самый счастливый день для генерала Бурдакова. После каждого гола он поворачивался к сидевшему за ним на трибуне министру МВД республики и, широко разводя руки в стороны, хлопал в ладоши прямо перед его носом. Если бы это было во власти Бурдакова, я думаю, он меня в тот же день освободил бы…