В этот момент Федор услышал, как кто-то затарабанил во входную дверь, и стал спускаться.
– Кого это несет на ночь глядя? – заворчал Василий, но взял свечу и подошел к входной двери.
– Кто? – крикнул он, перед тем как отодвинуть засов.
– Арина! Откройте, дяденька! Я к Федору по срочному делу! – раздался девичий голос.
– Какое еще срочное дело на ночь глядя?! – возмутился Василий, но засов отодвинул. Девушка ворвалась внутрь и кинулась к Басенкову.
– Толоконникова забрали сегодня! Стражники пришли и забрали! Сказали, дьяк Стольский велел. А я сразу не смогла прибежать, только сейчас, Настя мне помогла!
– Стоило из-за этого по ночам бегать! – возмутился Василий, – Федору, чать, и без тебя это известно!
– Помолчи! Когда его забрали?
– Уже смеркалось.
– Оставайся здесь и жди меня! – приказал он и выскочил из дома.
Надо было действовать, и быстро. Все происходящее ему не нравилось.
Федор принесся в тюрьму.
– Где тиун бояр Шацких?
– Так увели к пытошных дел мастерам, – махнул рукой стражник.
Подьячий бросился в кремлевский подвал, где располагалось хозяйство палачей. Басенков переступил порог, и в нос ударил застарелый отвратительный запах крови, смешанный с запахом нечистот и горелой кожи. Большой подвал был освещен неровным светом лучин и масляных светильников. Их неверный, дрожащий свет вырывал из темноты покрытые темной плесенью стены из красного кирпича и земляной пол, пропитанный той же засохшей кровью и нечистотами. Федор обычно никак не реагировал на это земное воплощение ада, но сегодня все было по-иному. Пытошных дел мастеров было двое: Богша Первуша и Данилка Кривой. Занимались они своим делом с толком и расстановкой. То, что осталось от Толоконникова, было подвешено под потолок и стонало. Богша подошел и поддернул ремень, стон сменился отчаянным воплем.
– Давно он у вас? – стараясь казаться как можно равнодушнее, спросил Федор, отводя глаза от извивавшегося в бессильных попытках остановить свои страдания пленника.
– Недавно, да дьяк сказал, по-быстренькому и не церемониться, евойный человек только что ушел, все записал и ушел, – ухмыльнулся беззубым ртом Богша, – а мы вот только подергаем дурку этого, да и отпустим его к Богу, на тот свет, ему там всяко лучше будет, чем на этом.
Богша был балагуром и весельчаком, Данилка же, наоборот, слыл молчуном. Но оба были мастерами своего дела.
Федор поежился.
– Могу я тоже его допросить?
– Спрашивай, чего уж тут, – махнул рукой Богша, а Данилка тут же вылил на страдальца ковш ледяной воды.
– Никифор Щавеевич? Вы меня слышите? – спросил Федор.
– Счас услышит, – пообещал Богша и дернул слегка за ремень. Толоконников открыл правый глаз, левый уже превратился в кроваво-черное месиво.
– Пощадите, – простонал он.
– Ответь хорошему человеку, а потом и пощадим, – почти ласково произнес Первуша, а Кривой одобрительно замычал.
– Кто убил подьячих?
– А то вы не догадались! – просипел Толоконников.
– Вы все это делали по приказанию? – Имя Басенков специально не называл.
– Деваться мне было некуда, беглый я!
– Где зеркало?
– Не смогли мы его найти, с него все и началось! Ванька с Фомой проиграли его, а кому, не помнили.
– Поэтому их и замучили?
– А куда деваться, купцы самому царю пожаловались!
– Кто убил Фрола и Семена?
– Не моих рук это дело, пощадите, отпустите, Пресвятой Богородицей прошу, пощадите! Нету на мне никакой вины!
– Как же нету, – вступил в разговор Богша, – ты только что во всем признался – и что шайку организовал, и что купцов заморских ограбил, и что подельников своих убил, все чин по чину записал Феофан.
Федор отвернулся – Толоконникову уже ничем не поможешь – и быстрыми шагами поднялся наверх. Надо было срочно решать, что делать.
Бросился в свой Приказ – никого. Одно спасение: судья Земского приказа окольничий Васильчиков. Григорий Борисович Басенкова выделял и собирался сделать своей правой рукой. Необходимо было срочно посоветоваться. На его счастье, в доме окольничего не спали. Григорий Борисович, огромный кряжистый старик, только поужинал и находился в наипрекраснейшем расположении духа.
– Ну что, – вздохнул он, – раз дело срочное, то рассказывай.
Басенкова выслушал внимательно, широко улыбнулся и заявил:
– Вот потешил старика! А я уж не знал, как Стольского прищучить! Много слишком места стал занимать Яков, много, зазнался. А у самого рыльце-то, оказывается, в пушку, как ловко все обстряпал-то! Ишь, придумал – разбойную коммерцию организовать! А с англичанами, выходит, промахнулся! Только мой тебе совет: ты про это все забудь! Я тебя прикрою, не беспокойся, а ты продолжай делом смерти сказителя этого заниматься. И хорошо, что сегодня мне сказал, время у меня будет! Донесли мне, что Яков на тебя жалуется, мол, заносчивый ты стал да самонадеянный! Что, мол, приструнить тебя надобно, а то зазнался, без роду без племени. Так что мы теперь его самого-то и приструним! А тому, кто тебя предупредил, спасибо скажи да рублем подари, серебряным! Ты же не знаешь, что Феофан про тебя в отчете своем написал. На любого человека запросто наговорить можно, а Толоконников твой до рассвета не доживет!
От Васильчикова Федор зашел в Приказ, захватил записи Фокина, книгу с записью челобитной спрятал на всякий случай. Убедившись, что ничего не забыл, отправился домой. На улице стояла глубокая ночь. Дядя открыл сразу же, видать, стоял под дверью.
– Где ты пропадал? – накинулся он на племянника.
– Арина не ушла?
– Нет, я не ушла, – Арина шагнула вперед, – а теперь ты вернулся, и я пойду.
– Куда пойдешь, ночь на дворе, – произнес Федор и потянул ее за собой наверх, – у меня заночуешь, а я внизу на лавке устроюсь.
Наверху зажег свечу. Арина быстро огляделась и вздохнула:
– Хорошо-то у тебя как!
– Спасибо, что предупредила! – с чувством проговорил Федор. – Ты спи, а я пошел.
А она улыбнулась как-то странно и подошла к нему, руки на плечи положила:
– Не уходи, останься. Я ведь нравлюсь тебе, правда ведь, нравлюсь?
Федор застыл, не в силах двинуться. Арина приникла к нему: