Увы.
В голове назойливо вертелось: «...я не имею времени...» Суть высказывания была очевидна. Но Огюста не покидало ощущение, что он чего-то не улавливает. Слова таили в себе второе дно, тайный смысл.
«Все „тайные смыслы“ – плод твоей горячечной фантазии!»
Ценой неимоверных усилий ему удалось сосредоточиться. Изоморфизм групп... Факторгруппа симметрий поля... Расширение поля... Цикличность процедуры... Растущий кристалл, оси и грани которого обладают особой симметрией...
Нет, Шевалье ничего не понял. Но он вдруг увидел! Сияющий кристалл, прекрасный в холодном совершенстве. Расширяясь, поле корней и коэффициентов воспроизводило и дополняло само себя, обретая объем, проецируясь изнутри на грани кристалла. Снежинка? поворот вокруг оси? Ха! Кристалл обладал куда более сложной симметрией. Если повернуть его вокруг любой из осей; совместить проекции...
Именно так мыслил Галуа!
Не размениваясь на мелочи, юный математик охватил взглядом всю картину целиком. Зубодробительные выкладки – лишь попытка донести до людей суть открытия. Язык современной математики несовершенен? – что ж, другого нет. Не хватает слов и понятий? – введем новые, на ходу объясняя читателю их значение. Галуа не занимался частностями. Его интересовали принципы. Общие, универсальные закономерности; теория, дающая ответы на все частные вопросы.
Дуэль изменила Шевалье. Научила думать иначе. Посмертный дар друга? Но он никогда не верил в мистическую чушь!
«Должно быть рациональное объяснение...»
В сияющем кристалле чего-то не хватало. Картина оставалась неполной, несмотря на кажущееся совершенство.
...я не имею времени...
Звон хрусталя. «Кладбищенские» колокольчики?
Опять?!
Огюст в отчаянии замотал головой – и кристалл расточился призраком под лучами солнца. На столе снова раздался противный звон. Ну конечно! Поставь бокал вплотную к бутылке – дребезгу не оберешься. За спиной скрипнула половица. Он резко обернулся. Бумаги с обиженным шелестом посыпались на пол.
– Вы позволите мне войти?
В дверях стояла баронесса Вальдек-Эрмоли.
Сцена четвертая
Тет-а-тет
1
Шевалье готов был голыми руками придушить гостью. К счастью, приступ ярости быстро прошел. Конечно, он не станет никого душить. Он ответит с предельной вежливостью:
«Прошу извинить меня, гражданочка. Сейчас я очень занят и не могу вас принять...»
Женщина пошатнулась, ухватилась за косяк двери и начала сползать на пол. Ее ногти, покрытые лаком цвета грозового неба, оставляли бороздки на трухлявом дереве. Лицо залила лунная бледность. Посмертная маска из гипса, где жили лишь два сапфира, вставленные в глазницы. Они молили и велели, притягивая, как магниты...
– Что с вами? Вам плохо?!
Он сам не понял, как оказался рядом. Подхватил, поддержал, окинул комнату лихорадочным взглядом. Кресло-раскоряка с обивкой, протертой до дыр? Скрипучая кровать? Вместо сломанной ножки – стопка книг...
Куда ее?
– Вы нездоровы? Я сбегаю за врачом.
Дрогнули сухие губы. Прохладное дыхание, неся едва уловимый запах гиацинтов, коснулось его лица.
– Не надо врача... Кресло... помогите дойти, Огюст.
Впервые она назвала его по имени.
Он хотел поднять ее на руки, но застеснялся. Баронессе стоило труда не рухнуть, а медленно, с достоинством опуститься в кресло. Мягко прошуршало платье, опадая тяжелыми складками. «Так саван обвивает тело усопшего», – пришло в голову дурацкое сравнение.
Долой «романтические» бредни!
– Как вы себя чувствуете? Я знаю хорошего доктора...
– Мне не нужен врач. Поговорите со мной, Огюст. Пожалуйста.
– Поговорить? О чем?! Я не медик...
– ...со стальной пилкой, как сказал бы наш любезный Ури, – она нашла в себе силы улыбнуться. – Это замечательно, что вы не медик. Неужели вам так трудно поговорить с дамой?
– Не трудно, конечно...
«Баронесса не в себе. Желает, чтобы я развлекал ее разговорами. А вдруг она лишится чувств? Или вообще умрет?! Она ужасно выглядит! На нее жалко смотреть...» Он лукавил. Даже сейчас вдова Вальдек-Эрмоли была красива – темным очарованием увядания.
Прелестью осени.
– Увы, я скверный собеседник.
– Позвольте вам не поверить, Огюст. Расскажите мне о себе.
– Что?
– Все, что сами захотите.
– Я – ничем не примечательный человек. Впрочем, если вы так желаете... – Он прошелся по комнате, заложив руки за спину; вспомнил про бутылку анжуйского. – Хотите вина? Не бог весть что, конечно...
– Хочу.
Он кинулся к буфету, отыскал чистый бокал, наполнил. Налил и себе. Баронесса едва пригубила – похоже, только из вежливости. Замерев в кресле, она держала бокал за тонкую ножку и слегка покачивала им. Казалось, вино вот-вот расплещется. Шевалье как завороженный смотрел на багровую жидкость. Тусклые блики с безучастной монотонностью возникали и исчезали.
Его начало клонить в сон.
– У меня был старший брат, – он не знал, с чего начать.
– Был? Он умер?
– Нет, он жив-здоров. У меня есть старший брат. Мишель отбывает срок в тюрьме. Наши власти не так благосклонны к социалистам, как вы. Надеюсь, он скоро выйдет на свободу. За него уже хлопочут влиятельные люди. В детстве Мишель не раз меня выручал...
Слова цеплялись друг за друга – звенья в цепи, зубчатые колесики в часовом механизме. «С чего это тебе приспичило откровенничать?» – спросил кто-то. «Не знаю, – ответил Шевалье. – Наверное, потому что она слушает».
О-о, как она слушает!
Разве мужчина откажет женщине в такой малости, как случайная беседа?
...Четыре года – разница существенная.
Когда Огюст еще гонял лягушек в запруде, цветущей от ряски, играл «в Бастилию», штурмуя сарай на окраине Нима, и лазил в соседские сады – Мишель уже заглядывался на девушек и помогал отцу в конторе. Услуги нотариуса пользовались спросом. Отец был скуповат и часто за ужином жаловался, что не может позволить себе нанять второго стряпчего. Мишель вызвался сам. Он с детства был такой: правильный, обстоятельный.
Справедливый.
Когда Лерой с соседней улицы, выходящей к реке, установил для «чужаков» плату за проход – разбираться довелось Мишелю. Огюст с друзьями прятались за углом, с замиранием сердца предвкушая, как Мишель поколотит всю шайку. В случае чего, они были готовы прийти на помощь, хотя Огюст в брате не сомневался: «Да он их всех – одной левой!»