Валентина разобиделась, снова начала рыдать, и помирились они не скоро. Трапезников понимал, что ей жаль было расставаться с мечтой, и ему было ее жаль, а еще стыдно перед женой за то, что он так внезапно и неудержимо возжелал постороннюю женщину.
Потом эта зеленоглазая, с ее волнующей родинкой в уголке рта, часто снилась ему, и сны эти были греховны, однако прошло время – и жажда ее объятий несколько поутихла. В основном потому, что Трапезников считал: женатый человек должен держать себя в руках. Он и держал! Но сейчас, увидев ее фотографию, он снова ощутил такой же тревожный и счастливый озноб.
На обороте фотографии было написано: «Мы с женой Женькой» и стояла дата – десять лет назад. И вдруг до Трапезникова дошло, что и фамилию эту – Назаров – он слышал раньше, и самого человека, который изображен рядом с «женой Женькой» и которому принадлежало удостоверение Союза журналистов, видел раньше! Видел он Назарова три дня тому назад, когда, удрав от страстной Чипани, курил около своего джипа. Назаров был тем самым человеком, который прошел мимо, спросив дорогу на Сырьжакенже, а потом явился к Верьгизу – судя по случайно услышанному по телефону восклицанию целителя-знахаря-лекаря и прочая, и прочая, и прочая.
Почему Евгения носит фамилию Всеславская, если она – «жена Женька»? Они с Михаилом Назаровым развелись? Или она так же, как Валентина, держится за свою девичью фамилию, потому что ее предок был каким-нибудь там знатным историческим деятелем?
А может, она развелась с Назаровым и вышла за какого-то Всеславского?
Нет, лучше бы просто развелась…
Трапезников встряхнулся. Нечего мечтать о чужих женах, чай, своя есть. Лучше вспомнить, что Назаров бросил свою машину при дороге три дня назад, оставшись с пустым баком. Сегодня то же самое вынужден был сделать он, Трапезников… И что же это получается? Уже три дня жуликоватый заправщик дурачит людей – и никто ему еще морду до сих пор не набил? Или он специализируется на тех, кто направляется именно в Сырьжакенже, уверенный, что те уже не вернутся в Арзамас?
Глупости какие.
Глупости какие? Но ведь Назаров и в самом деле не вернулся в Арзамас и даже за своим автомобилем не вернулся? Почему же он так задержался у Верьгиза-Чертогона?
Ответ, в понимании Трапезникова, мог быть только один: упомянутый Чертогон, он же Волк (ну и прозвища у знахаря!), лечит не только женские, но и вполне мужские болезни, и Назаров, скорей всего, – один из его пациентов. Очевидно, Трапезников его встретит там, в Сырьжакенже. И напомнит о брошенном автомобиле.
Он прошел по дороге еще несколько километров и узнал то же самое место, где стоял и курил, приходя в себя после «корриды» с Чипаней и где мимо него прошел Назаров. Ну, теперь уже не слишком далеко и до деревни!
На самом деле это оказалось еще чуть ли не десять километров… Да уж, драпал он от Чипани не помня себя, воистину!
Ага, вот та самая луговина. Вон виднеется стог, на котором Трапезников спасался: вернее, то, что от стога оставило Чипанино неистовство.
И тут он вспомнил о потерянных наушниках. Эппловских, дорогих, хороших… А ведь они наверняка там, в сене, по-прежнему валяются! И найти их, пожалуй, будет несложно. И задержат его эти поиски самую чуточку. Он все равно уже опоздал и рано утром, как было предписано Верьгизом, не приехал. Причем он-то в этом не виноват: так вышло! И каких-то полчаса в этом смысле особой роли не сыграют.
…Он и правда был уверен, что отыскал наушники почти сразу! Однако, посмотрев на часы, с изумлением обнаружил, что ковырялся в сене добрых часа полтора, не меньше.
Ах, матушки родимые! Да ведь уже к пяти стрелка подбирается!
Время не то что пролетело слишком быстро – оно усвистело со сверхсветовой скоростью!
Раздосадованный Трапезников ринулся вприскочку по луговине, стараясь не попадать в многочисленные коровьи лепёхи и удивляясь, как это ни в одну не вступил, когда удирал от Чипани. Дороги-то не разбирал, под ноги не смотрел.
Повезло!
В желудке вдруг забурчало, и Трапезников почувствовал, что дико, просто нечеловечески хочет есть.
Перебравшись через ограду, он пошел к деревне, которая, как ни странно, находилась куда дальше, чем ему казалось, так что примчался он туда совсем запыхавшись и мечтая, чтобы Верьгиз не слишком разозлился на него за опоздание и предложил поужинать, а не встал в злобную и негостеприимную позу. Все-таки Верьгиз-Чертогон перед ним в долгу за ту глупость, которая была по его милости устроена на луговине. Теперь у него появился шанс рассчитаться молодой картошечкой или, там, свежим творожком с аналогичной сметанкой…
И вот наконец-то калитка Верьгиза, а за ней виднеется его картинно-красивый дом. Трапезников сначала брякнул щеколдой, но, когда никто не отозвался, толкнул калитку и вошел. Окликнул хозяина. Кругом было тихо, и Трапезников вошел в дом. Заглянул в одну комнату, в другую, подивился в очередной раз на новехонький «Макинтош» Верьгиза, полюбовался кухней, оснащенной самом современным оборудованием, но ехидно ухмыльнулся, увидев рядом с модерновой индукционной плитой и мощной посудомоечной машиной обшарпанную мыльницу с куском темного «советского» хозяйственного мыла, почти до дыр стертую мочалочку и вафельное посудное полотенчико. Можно было спорить на что угодно, что Раиса Федоровна, ассистентка и, так сказать, домоправительница Верьгиза, не находит общего языка ни с индукционной плитой, ни с посудомоечной машиной.
Между прочим, едой на кухне не пахло. Возможно, она была загружена в огромный холодильник LG Signature, о котором Трапезников только слышал как об исключительно дорогой штуковине. Да, там могло поместиться очень много еды, но, конечно, Трапезников туда не полез, а, унимая голодное урчание желудка, вышел на крыльцо и огляделся.
Где же Валентина? Где другие пациенты Верьгиза? Может быть, в том, другом, недавно купленном Верьгизом доме, который знахарь намерен расширить и перестроить, чтобы можно было принимать побольше клиентов? Интересно, создаст ли он из нового дома такой же роскошный терем-теремок? Да, недешево станет ему соблюсти стилистическое единообразие!
А впрочем, Трапезникову какая разница? Ему надо жену найти!
Два участка по-прежнему разделял забор, однако в нем обнаружилась калиточка, через которую Трапезников и прошел на участок, плавно спускавшийся к реке. Оттуда доносились какие-то монотонные звуки: казалось, кто-то поет, – и Трапезников осторожно двинулся в том направлении.
Через несколько мгновений он оказался рядом с берегом. Отделяли от него только кусты, сквозь ветви которых была видна стоящая на берегу помощница Верьгиза Раиса Федоровна, одетая в сероватый балахон. Строго говоря, этот цвет, как успел узнать Трапезников в свой прошлый приезд, назывался диким, потому что одеяния шились из неотбеленного полотна. Короче, она была в диком балахоне. Седые волосы распущены, глаза закрыты. Вдоль реки цепочкой вытянулись еще четыре женщины – Трапезников видел их раньше, впрочем, лишь издали. Кажется, у них имелись те же проблемы, что и у Валентины. Однако ее здесь не было.