Живи и радуйся - читать онлайн книгу. Автор: Лев Трутнев cтр.№ 107

Ничего не понимая, я стал метаться по уже незнакомому лесу от одной опушки к другой, отчаявшись, испугавшись непонятного состояния, ввергшего меня в полное забытьё. Но ничего знакомого не увидел: меня будто перенесло в иную местность, иное измерение. С четверть часа крутил мою душу жгучий озноб. Как вдруг, на одной из полян, почти охваченный полубредом, я увидел пространство, разделенное незримой чертой надвое, а в нем, как в кривом зеркале, – знакомую березу, и ринулся к ней, едва ли не теряя сознание. Перед глазами будто все перевернулось, и я очутился на краю знакомой опушки.

Медленно, медленно скатывалось с меня глубокое оцепенение, захватившее не только душу, но и тело. Даже ноги ослабли, и пришлось присесть на обомшелый пень, на котором я не раз отдыхал, собирая грибы.

Анализируя после свои метания, я так и не пришел к чему-то единому. То ли долгие поиски грибов в наклоне и без особой оглядки привели меня к сиюминутной потери ориентиров и все привиделось в подсознательном страхе; то ли в действительности я каким-то образом очутился в иной местности и, поблуждав, нашел оттуда выход – неизвестно. Но с тех пор я в тот лес не ходил, хотя иной раз и тянуло отыскать знаковую березу: вдруг вблизи неё и скрывается какой-то вход в иное пространство? Любопытно, но слишком велико было то убивающее волю состояние и испытать его еще раз я не рискнул.

3

Лето шагнуло в свой последний месяц. Над озерными плесами стали мотаться одинокие стайки вылинявших диких уток и чем дальше, тем объемнее и гуще текли они из-за камышовых зарослей. Взяв у Степина полсотни патронов в долг, я засобирался на глухие плесы в средине озера.

– Чего удумал, – сердился дед, неторопливо подшивая свой сапог. – Мало тебе уток на крайних плесах, рядом, наладился в дальнюю сторону, да еще с ночевкой, что я матке скажу?

– Так и скажешь, как есть, – со взрослой настойчивостью держался я. Если бы он знал мои истинные намерения, было бы еще не то. Я собирался вовсе не на дальнюю сторону озера, а на остров, глухой и опасный, с хлипкими зыбунами, мелкими и глубокими плесами, непролазными крепями. Про тот остров я услышал от Степина еще неделю назад, когда, вернувшись с покоса, сидел на жердях огородного прясла, наблюдая, как потухает заря и кружатся над мелководьем утки.

– Спать-то где будешь? – не унимался дед. – Сейчас ночи росные, холодные.

– Мало там сена, что ли? Закопаюсь, и что мне роса…

Положив в сумку несколько холодных картофелин, сваренных в тонкой кожуре: мало-помалу мы стали подкапывать молодую картошку, – пару огурцов и кусок лепешки с отрубями, я выскочил из дома под недовольное ворчание деда…

Не было той минувшей жары, того ослепительного света. Солнце, скатившееся к самому лесу, грело мягко и нежно, а лучи его, четко высвечивая каждую травинку, не мешали взгляду. После сенокоса, после сухих колючих корней мягкая приозерная трава казалась ватой, и я, обозревая береговые плесы, шустро огибал озеро.

Когда за одним из камышовых выступов скрылась деревня, по берегам стали попадаться большие стаи куликов-кроншнепов. Они подпускали почти на выстрел без всякого скрадывания, но я торопился: впереди меня ждал таинственный, никем не посещаемый остров – царство водоплавающих птиц. По словам заготовителя, на него и раньше мало кто пролазил, а теперь и вовсе никто. Считай, несколько лет на нем не было людей.

Обойдя длинный ряд береговых тальников, я остановился: где-то здесь был проход на остров. Передо мной стеной стояли непролазные крепи. Оглянувшись на светлый, залитый солнцем луг и заметив вдали одинокую, приметную березу, на которую ориентировал заготовитель, я двинулся вперед. Заросли тут же закрыли от меня и луг, и пространство, и низкое солнце, оставив вверху клочок неба в овчинку. Под ногами захлюпала прохладная грязь. С трудом раздвигая спутанные камыши руками и животом, я все же угадывал, с какой стороны солнце, и по нему держал направление. В душных зарослях стало одиноко и тоскливо, пошли жуткие мысли, вспомнились предостерегающие слова заготовителя, но я шел и шел, вопреки тревоге, мыслям, задыхаясь от болотных испарений, – заросли эти не продувались, и дышать в них было тяжело…

Сколько бы времени я выдержал эту пытку, не знаю, только впереди вдруг засветилось свободное пространство, блеснула вода. Плес был широкий, уходил заводями вправо и влево. Далеко-далеко, в едком блеске низкого солнца, я различил два дерева, едва торчащие над стенкой камыша, и с облегчением вздохнул: это были нужные мне ориентиры. На них и надо было держать направление. Завязав крайние камыши крупным приметным узлом, я снял штаны, куртку и двинулся вперед. Вода была теплой, медленно поднималась по голым моим ногам. Ровное, невязкое дно приятно холодило подошвы. Примерно на средине плеса я оглянулся, завязанная камышовая куделька была хорошо видна – заметный ориентир на выход…

Вода дошла мне до пояса, стала подниматься под грудь. Я вытянул вверх руки, держа на весу и куртку со штанами, и сумку с патронами и едой, и ружье. Снова боязнь кольнула сердце, а вдруг дальше будет еще глубже? Но дно стало твердым, как пол, резко пошло вверх. Пройдя редкий камыш, я вышел на сухое место. Вокруг меня, насколько хватало взора, стелилось зеленое море густых высоких трав и тростников. Вдали на фоне неба густо чернели теперь уже четыре дерева. Там, возле них, и было глухое мелководье, где уток, по словам заготовителя, кишмя кишело. Надев штаны, я закатал их выше колен и двинулся на эти деревья. Твердый бугор вскоре кончился. Под ногами вновь захлюпала вода, холодная, как из колодца. Ноги заныли, и скоро я ощутил легкое покачивание почвы. Начались зыбуны, то страшное и опасное, о чем я не раз слышал, но никогда не видел и не испытывал. Тревожно и горячо застучало сердце. Боясь провалиться, я не отрывал глаз от подрагивающего впереди меня дерна и старался наступать туда, где трава была пожестче и погуще. Несколько раз надо мной прошумели плотные стайки уток, но я не поднял головы. Дальше – больше, тонкий слой дерна начал пузыриться, глубоко тонуть, и жгучая вода студила ноги до самых колен. Всем своим не тяжелым телом я чувствовал опасное напряжение переплетенных травяных стеблей подо мною и всякий раз обмирал, ухнув в очередном прыжке на новое место. Не вернуться ли? Но я упрямо двигался к приметным деревьям. Справа и слева от меня потянулись низкие стайки гусей, вероятно, на кормежку. Они без особого испуга с предостерегающим гоготом отворачивали, замечая мои резкие движения, и уносились к берегу, пропадая за густо-зеленой стеной камыша. Птицы шли в светлые дали, на твердую землю, на поспевающие хлеба, а я, наоборот, двигался к «черту на кулички».

Солнце коснулось камыша, накрыло его безбрежные просторы золотой вуалью, выткало позолоту кружев на кронах приближающихся деревьев. Жутко и страшно одиноко стало мне в этом ненадежном краю зыбунов, мягких и ласковых с виду. А что там, под ногами? Холодная бездна? Юркни, и никто и никогда тебя не найдет, и ямки не останется. Трава все закроет. У меня даже сердце защемило, и я заторопился, запаниковал и вдруг действительно почувствовал, как проваливаюсь куда-то. К счастью, дерн порвался только под одной ногой. Обжигающий, вечный холод ощутил я глубоко внизу и, дурея от страха, вырвав ногу, ринулся вперед без оглядки. И странно: почва вдруг перестала колебаться. Теплую сухую траву ощутили ноги. Передо мной лежал широкий луг с родными мне, известными травами и цветами. Совсем такими, какие я еще недавно укладывал литовкой в узкие ряды. А за ним уже не блестела, а молочно светилась вода. Дальше высоко поднимались в небо четыре могучих березы. «Вот он, остров? – охватила меня радость. – Дошел!» Сразу отлетели тревога и страх. Медленно двинулся я к воде, попробовал ее ногой. Вода была теплой, и, войдя в нее по колено, я согрел ноги.